Но здесь снова вступает в силу неумолимый закон капиталистической войны, гласящий о том, что каждое средство разрушения сводится на-нет новым, еще более сильным средством разрушения. Танки — эти быстроходные механические чудовища — уже не являются больше непобедимыми и поэтому даже они не свободны более при оперативном движении. Сначала появились минные заграждения, ямы, препятствия из бревен, которые до известной степени преградили путь танку. Затем появилось мощное современное противотанковое орудие, которое пробивает броню танка (толщиной до 5 мм); для отражения танковой атаки требуется, примерно, одно такое орудие на три танка. А теперь уже и пехотинец получает противотанковую винтовку, действующую по крайней мере против легких и средних танков, которая позволит ему, во всяком случае, беспокоить танк, если не вывести его из строя. Целые районы могут быть в наши дни превращены в «запретительные противотанковые зоны», в которых будет комбинироваться действие мин, ловушек и противотанковых орудий.
Однако танк еще не мертв, и в будущей войне он тем или иным путем сыграет доминирующую роль на земле вместе с аэропланом в воздухе. Но мертва идея танковой войны, пытавшаяся возродить к жизни новую, лишенную своих пут «кавалерийскую войну», спасти и гальванизовать старую стратегию неограниченного движения; мертва идея танка как главного носителя оперативного искусства войны. В нормальных условиях позиционной войны это искусство остается попрежнему и останется в значительной мере ущербленным.
Это в особенности более чем где-либо имеет силу по отношению к такому противнику, как Советский Союз. Все, что предопределяет невозможность свободных наступательных движений в современных условиях, приложимо с несравненно большими основаниями к фронту против Советского Союза, все это как бы множится на размеры его территории; ведь Советский Союз не только обладает любым современным техническим оружием, он владеет также позицией такой глубины, что при нормальных условиях проникновение в нее является чистой химерой. Иногда даже в. современной механизированной войне оказывается возможным обеспечить на короткое время прорыв вражеского фронта ценой чрезвычайной концентрации, страшной потери сил и всеобщего риска на других участках фронта.
Людендорф проделывал это во время последней мировой войны три раза. Ему понадобилось для этого 192 дивизии — количество, в четыре раза превышающее нынешнюю германскую армию. Посредством этих 192 дивизий и благодаря всей той поддержке, которую все еще оказывала ему страна в 70 млн. человек, стоявшая за ним, он прорвал в первый раз укрепленную линию союзников в марте 1918 г. между Ла Фер и Круазиль, одним ударом уничтожив британскую пятую армию; в результате он пробил в неприятельском фронте брешь шириной около 40 км. Эта брешь оказалась как раз достаточной для того, чтобы французские резервы сумели при последующих контратаках зажать в тиски прорвавшиеся германские дивизии и восстановить свои прежние позиции. В мае Людендорф снова прорвался, близ Реймса, и на этот раз он имел в течение одного дня «свободное» пространство в 65 км; промежутка времени до вечера оказалось достаточным для того, чтобы дать возможность получившим подкрепления французским силам нанести контрудар. 15 июня 1918 г. Людендорф в отчаянии решился на свою последнюю попытку. Он рисковал судьбой Германии, поставив ее в зависимость от одного удара, пожертвовал целыми дивизиями германских солдат и пробил в стальной стене Фоша и Хейга брешь шириной в 88 км. Он обнаружил за ней новые укрепления, новые резервы, и тогда германская армия была поставлена на колени.
Людендорф, несмотря на крайнюю концентрацию сил и величайшее тактическое искусство, не смог удержаться после своих прорывов более чем на несколько дней или часов, чтобы «пробежать» короткое расстояние до Парижа.
А теперь армия Гитлера и Бломберга собирается именно таким образом прорваться к Москве.
Эта армия в численном отношении стоит ниже, а в техническом отношении не выше неприятельской; этой армии пришлось бы наступать под непрестанной бомбардировкой с аэропланов, имеющих в поле зрения длинные моторизованные колонны, растянувшиеся на 20–30 км; колонны смогут поэтому двигаться только ночью; ко всему этому армии придется волочить за собой днем и ночью поистине чудовищный «хвост», состоящий из грузовиков, запасов снаряжения, цистерн с нефтью; склады этих «машинных дивизий», без которых такал дивизия не может жить и не может сражаться, точно так же будут подвергаться постоянной опасности воздушного нападения; может ли подобная армия прорваться к Москве, перескочив через многочисленные линии обороны Советского Союза? Это невозможно.
Полководец, который по такому плану и при такой перспективе поведет сражаться свои войска, будет больше, чем безумец, он будет предателем.
Будем считать, что армия германского наступления против Советского Союза составит всего 150 дивизий. Тогда эта армия, при современном вооружении германской дивизии, должна была бы взять с собой, примерно, следующие орудия и боеприпасы:
60 тыс. пулеметов,
30 тыс. легких и тяжелых орудий,
5 тыс. тяжелых и много тысяч легких танков,
400 тыс. автомобилей,
300 млн. артиллерийских снарядов,
15 млрд. патронов (для винтовок и пулеметов),
огромные количества горючего и других материалов.
(Во время своего наступления на Париж в марте 1918 г. германская армия имела с собой 10 тыс. орудий и 15 тыс. пулеметов.) И все это должно ринуться на Москву!
Да, современный моторизованный полк движется в десять раз быстрее, чем прежний (когда он не встречает противника); но его походная колонна растягивается уже не на 1 км, как колонна прежнего полка, а на 15–20 км. Обоз дивизии, прежде тянувшийся на 10 км, вытянется теперь на сотню километров. А каков же должен быть обоз армии, о которой шла речь выше? Должен ли этот обоз также принять участие в галопе по СССР, — разве нет в СССР аэропланов?
Это — детские вопросы. Теоретически при известных обстоятельствах германская армия, после огромного и крайне рискованного усилия, может в том или ином месте прорвать советский фронт (мы не говорим здесь об обратной возможности), но это возможно только с ограниченными по времени и по пространству результатами. Расстояние Москвы от границы обеспечивает ее безопасность по меньшей мере на годы. А Гитлеру не удастся продержаться годы, вряд ли ему удастся продержаться и месяцы. Это означает, что нормальная оперативная стратегия сулит фашистской армии в ее войне против социалистической армии так же мало, как и стратегия материальных средств.
Есть ли у нее еще какие-нибудь шансы? Да, есть еще один шанс, но это последний.
Удушение оперативной стратегии стратегией материальных средств привело некоторых полководцев капитализма к новой феноменальной концепции: к стратегии неожиданности. Эта стратегия исходит из того факта, что, в то время как война уже идет полным ходом, нельзя более проводить оперативные действия, нельзя вести войну движения; что к тому времени все шансы на быструю победу будут потеряны, и притом безнадежно. Но эта сверх-современная, сверх-хитроумная концепция выдвигает один последний шанс. Что если начать действовать прежде, чем это сделают другие? Что если использовать пространство, пока оно еще свободно, до окончательной мобилизации и развертывания сил противника и добиться решающего исхода в течение этого короткого, быстро проходящего периода?
Эта стратегия предполагает просто выиграть у неприятеля время. Свободная территория должна быть занята внезапно, прежде чем военные машины и резервы неприятеля будут доставлены на позиции; неприятель должен быть нокаутирован в материальном и оперативном отношении, прежде чем ударит гонг. Итак, эта стратегия, направленная на то, чтобы «перехитрить» противника, переносит весь исход войны на ее старт, фактически на первые несколько дней и едва ли даже недель В течение этих первых нескольких дней предварительно специально подготовленная и особо подвижная «ударная армия» должна наброситься «во мгновение ока» на ничего не подозревающего врага, расстроить его мобилизацию и поразить его жизненные нервы. Тогда двинется остальная часть массовой армии для выполнения уже легких задач.