Лициний служил на востоке, и в эту минуту он думал об одном народе, с каким он боролся, народе, в котором были храбрые и отважные солдаты, люди, полные патриотизма и отличающиеся общественными доблестями, хранившие с верностью и с самым строгим самоотречением свои обряды, отличные от обрядов других народов. Ему случалось слышать, что этот народ чтил единого бога, не имевшего материального образа, вездесущего и духовного, полагался на него всецело, веруя, что все необходимо нуждается в нем, и уповал на него столь твердо, что даже презирал смерть. Но эта нация не допускала, чтобы кто-либо разделял с ней ее преимущества; эта вера, по-видимому, внушала ненависть к чужеземцу и возбуждала раздоры и междоусобные войны.
«Итак, увы, нет ничего, ничего, кроме долга, холодного и сухого долга, чтобы заполнить эту пустоту? – думал Лициний. – Пусть же будет так! Я употреблю снова мой меч на служение моей стране и в броне, как истинный римлянин и солдат, наконец, умру».
Глава VII
Навет
Учитель бойцов Гиппий окончил свои приготовления к ночи. Одаренный известным воинским инстинктом, столь же необходимым для человека его ремесла, как и для действительного солдата, он мог полагаться на свои меры, раз они были приняты, с полной уверенностью и ничуть не опасаясь за последствия.
Как все люди, привыкшие к постоянной битве, он никогда не чувствовал себя так хорошо, как в те минуты, когда его окружали опасности, неустранимые ничем иным, кроме хладнокровия и бдительности, и, хотя бывали минуты, когда он вздыхал по тихим радостям любви и покоя, однако ему нужно было только услышать стук щитов и блеск стальных лезвий, чтобы прийти в себя.
В определенные дни он обыкновенно являлся к Валерии обучать ее искусству владеть мечом в продолжение часа. В эту эпоху все, что имело касательство к амфитеатру, оказывало такое чарующее влияние на все классы римского народа, что даже титулованные женщины смотрели на знание фехтовального искусства как на необходимый для них талант, и утверждают, будто бы не один раз знатные женщины принимали участие в смертельных играх цирка[31]. Конечно, подобные примеры полного презрения ко всякой скромности и ко всякому естественному чувству были редки, но на упражнения на рапирах, на крик и топтанье во время стычки в фиктивном бою смотрели как на законное упражнение и гигиеническое развлечение для всякой патрицианки, претендовавшей на имя изящной женщины. Эти утомительные забавы, в связи с неумеренным пользованием банями и легкостью утоления жажды, должны были в высшей степени вредно влиять на красоту женщин, но даже это соображение не могло победить властных требований моды, и, как теперь, так и в тот век, женщина охотно готова была безобразить себя каким угодно способом, как бы тяжел и неприятен он ни был, если только одинаково с ней поступали и другие женщины.
Мужественная симметрия форм и здоровые мускулы наставников неизбежно должны были производить впечатление на учениц, сердца которых делались мягкими пропорционально укреплению их тел, так как и обычаи и воспитание склоняли их к тому, чтоб они интересовались и личностью и ремеслом гладиаторов. Как бы то ни было, учителя фехтования в Риме имели не много свободного времени, и среди них Гиппий был, конечно, таким, который пользовался наибольшим почетом у красавиц.
Он держался системы не пренебрегать никакой мелочью, имевшей касательство к его ремеслу, не исключая и самых ничтожных. Никакая деталь не казалась незначительной для человека, который в силу своей профессии каждый день видел, что жизнь и победа могут зависеть просто от одного дрожания ресниц или от случайно выбившейся пряди волос. Ко всему этому, он необычайно гордился своим ужасным ремеслом и в особенности свойственной ему методической правильностью.
31
«Интерес женщин к зрелищам, – пишет Л. Фридлендер в своих «Картинах из истории римских нравов», – распространялся и на выступавших на сцене артистов. Атлетам, кучерам цирка и гладиаторам, особенно же последним, нередко удавалось приобретать благосклонность женщин высшего сословия. «Железо» имело для них непреодолимую прелесть. Знаменитые фехтовальщики, хотя бы даже безобразные… собой, казались им Гиацинтами». «Знатные дамы, – говорит Ювенал, – чтобы дать возможность гладиатору соблазнить себя, готовы подвергнуться морской болезни». Женщинам «представлялось немало искушения переступить предел, указанный природой и обычаем, стремиться к преимуществам, в которых отказывали их полу, и избирать занятия, несовместные с женской природою». Женщины упражнялись в гимнастике и сражались в одежде гладиаторов. Смотри об этом у Ювенала, сатира VI, с. 246–267.