– Знаю. – Рори смягчается, и мне кажется, что возникшее между нами непонимание исчезает. – Как он?
Я пожимаю плечами.
– Думаю, как раньше. Более или менее.
– Но…?
Я понимаю, что она хочет знать подробности. О том, что он больше не может бриться. Теперь я делаю это за него. С ним круглосуточно находится помощница, его медсестра Сюзетта, но я предпочитаю сам заботиться о некоторых мелочах, когда навещаю его, а это происходит почти каждый день. Действительно ли моя сестра хочет знать, что папа иногда переходит на бессвязный лепет, говорит о вещах, в которых нет никакого смысла? Что ему сейчас трудно ходить самостоятельно? Что он часто замолкает на полуслове, а затем переходит на взволнованный русский, который он изучал в школе, хотя жил на Украине. Но я не понимаю его, потому что он никогда не учил нас русскому. Эмигрировав в Америку, он испытывал лишь одно желание – быть американцем.
Действительно ли Рори хочет знать, что недавно спросил Сюзетту, не ее ли я сын?
– Ему становится хуже. Ты действительно хочешь это услышать?
– Но он узнает тебя, – вставляет Каро, бросая на меня хмурый взгляд. – Рор, все не так плохо, как говорит твой брат. Часто, когда я навещаю его, он по-прежнему восторженно восклицает: «Кэролайн!» со своим невероятным акцентом. Никогда в жизни я не чувствовала, что кто-то настолько рад меня видеть, как Ансель Аронов. А его объятия? Он по-прежнему дарит крепчайшие, самые крепкие и долгие объятия.
Она улыбается, правда, грустной улыбкой. Иногда я забываю, что наш папа – единственный отец, который был у Каро. В последнее время она видится с ним чаще, чем с Рори, хотя надо отдать сестре должное – она прилежно навещала его раз в шесть недель, когда жила в Лос-Анджелесе. Сейчас, уехав в Италию, Рори часто звонит, как рассказывает Сюзетта.
Она морщится.
– После этого путешествия я собираюсь съездить в Мичиган и повидаться с ним.
– Я знаю, ему бы это понравилось, – говорю я. – Но, послушай, он хотел, чтобы ты жила своей жизнью. Он всегда хотел, чтобы мы жили своей жизнью.
– Тебе легко говорить. Ты видишь его постоянно.
Я пожимаю плечами.
– Я думаю, мы сами делаем свой выбор.
– Хотела бы я жить в мире со своим, – шепчет Рори.
– Может, ты переедешь в Мичиган?
– Черт, нет. Извините, ребята. Извините. Но нет.
– Понял. Нет так нет. – Я пытаюсь произнести это легко, но чувствую, как что-то сжимается у меня в груди. – Мичиган всегда был похож на слишком тесный ботинок, – говорю я, повторяя фразу, которую она произносила когда-то. В моем тоне звучит сарказм, который я не в силах подавить.
Я тоже мог бы уехать из Мичигана после университета. Массовый исход студентов в Чикаго, в Нью-Йорк, в Лос-Анджелес – обычное явление. Но, когда я учился в аспирантуре, у папы начались проблемы с памятью. Я решил остаться. Переключиться на исследования болезни Альцгеймера. Пустить корни в Детройте. Хотелось верить, что город возродится, в том числе и благодаря моей компании.
Мечты Рори перенесли ее через всю страну в крупные новостные агентства Лос-Анджелеса. Это оправданно с точки зрения карьеры, но, возможно, ей просто не хотелось наблюдать папино «падение» из первого ряда…
Я понимаю это, и иногда меня это возмущает. Но я никогда не пожалею, что остался.
Особенно потому, что сейчас я на пороге спасения папы. Если наша вакцина сработает – а она сработает! – это сможет в какой-то степени обратить его болезнь вспять. Снова сделать его человеком, способным функционировать в обществе. Даже если это не избавит от недуга окончательно и у нас просто будет больше светлых промежутков, больше осознанных моментов, это будет означать, что все, чему я посвятил себя, все, чем я пожертвовал, того стоило.
– Итак, что у нас намечено на завтра, ребята? – спрашивает Нейт.
– Да, давайте ознакомимся с этим необычным маршрутом. – Я пробегаю глазами по скрепленным листам бумаги, которые раздал Габриэль. – Поход по Чинкве-Терре. Затем обед в Вернацце и отдых на море в Монтероссо.
– Я всегда хотела побывать в Чинкве-Терре, – говорит Рори. – Побродить по пяти городам. Считается, что это одно из самых потрясающих мест на планете.
Я впервые в Италии. В детстве мы редко путешествовали, и, конечно, только внутри страны, а моя взрослая жизнь включала в себя ненормированный рабочий день и очень мало выходных.
– Звучит потрясающе, но мне все это кажется каким-то греческим.
– Ты хочешь сказать, итальянским. – Каро крутит на пальце кольцо «пантера» от Cartier. Оно совсем новое. Больше двадцати тысяч долларов, я посмотрел стоимость. Самое дорогое золото, украшенное изумрудами.