– Мистер, Митчелл, это излишне, – вмешалась женщина, – мы, как представители правительства Федерации свободных миров на территории орбитальной базы Надежда, пришли сообщить, что не можем принять от вас вещи покойного Эстебана Бенеска. Также просим составить опись предметов, принадлежавших покойному, а после передать их в любое представительство Федерации на подконтрольной ей территории.
– Я понял вас, господа представители, – голос Оззи был все так же строг и официален, – запись данного разговора будет приложена к описи предметов.
Не прощаясь, парочка двинулась дальше, потеряв к нам интерес.
– Док, тут вроде увольнительная у экипажа, так что я пойду, мне надо, – вдруг засобирался мой компаньон, – ты погуляй тут, осмотрись. Только без волшебных бобов. Я в тебя верю.
Не успел я и рта раскрыть, как остался наедине с айлуром, в пяти милях от корабля и световых годах от привычной обстановки. Впрочем, побыть одному мне не мешало. Опека Оззи, пусть и ненавязчивая, вызывала легкое раздражение. В ней не было ничего от материнского контроля, скорее Оззу нравилось играть роль старшего брата при младшем, впервые попавшем в парк развлечений. И выглядишь взрослым и самому можно подурачиться. Решив выяснить, что же продают в магазинчике с адроидами-самураями, я двинулся в сторону корабля.
Я напрасно радовался отсутствию в сетке баннеров и рекламы. С их задачей вполне справлялись зазывалы. Вежливые, пытающиеся заговорить, наглые, перегораживающие дорогу, привлекающие внимание внешним видом. Сестренки говорили, что у меня ужасный акцент на мандарине, и я решил этим воспользоваться. При попытке очередного самоходного баннера привлечь мое внимание, я смотрел на него как на идиота, произносил по-китайски "не понимаю" и ускорял шаг. Когда мне надоело, просто пошел по центру улицы, но далеко уйти мне не дали. Четверо азиатов, в угольно-черных скафах, взяли меня в клещи и оттеснили в сторону.
– Здравствуйте, мистер Торндайк, – сказал один бесцветным голосом, – один из партнеров вашего почтенного дедушки хотел бы поговорить с вами.
Свои слова он сопроводил легким поклоном, как равный равному.
"Вот и пригодился матушкин этикет", – мелькнула злорадная мысль, – "меня сейчас разберут на запчасти, а я оцениваю угол поклона, и смотрят ли мне в глаза". Тем временем, мой собеседник сделал приглашающий жест рукой, и я скорее представил, чем почувствовал, как остальные черные придвинулись ближе, заставляя меня сделать шаг. Я попытался вырваться, но буквально за долю секунды был схвачен за правое запястье. На пальцах руки, державшей меня, на безымянном пальце не хватало одной фаланги.
– Поверьте, мистер Торндайк, вам ничего не угрожает, – с легкой укоризной произнес человек справа, – уважаемый Хашимото всего лишь хочет поговорить. Если вы беспокоитесь за свою безопасность, то можете прямо сейчас связаться со своим кораблём. Но, так или иначе, вам придется посетить господина Хашимото.
Я отстучал на корабль что иду в гости, сбросил через сеть отслеживание трека, и, закинув переноску на плечо, двинулся за проводником. При малейших признаках опасности я был готов рвануть со всей возможной прытью, но мы шли спокойно, некоторые зазывалы даже здоровались с моими сопровождающими, и постепенно тревога начала сходить на нет.
Этот путь был интересней, чем обе поездки в полицейском вагончике. Мы пересекли хорду транспортера через один из технических коридоров, и немного поплутав, попали в жилую часть станции. Тут царила такая же чистота, и строения были тоже из пластика, но менее яркие. Сама секция была вдвое больше. В ней помещались четырехэтажные "дома". На улице царила привычная для всех человеческих поселений суета, все либо шли по делам, либо неспешно прогуливались. Никакой ярмарочной пышности первого отсека, почти не видно размалеванных скафов, и немного приглушенное освещение, имитирующее вечер.
Меня подвели к огромному, по меркам этой станции дому, занимавшему четыре этажа вверх, и тянувшемуся вдоль корпуса на пять контейнеров. У входа табличка с иероглифами, судя по всему японскими. Ниже размещался перевод:
"Фонд "Братство глицинии".
Сколько иду я?
Так ли уж тщетен мой путь?
Крики кукушки".
Дождавшись, пока я разуюсь, у меня вежливо забрали переноску со зверьком, а затем провели по небольшой лесенке на третий этаж, где оставили в одиночестве перед дверью из пластика и синтетической бумаги.
– Войдите, – раздался из-за двери хрипловатый, надреснутый голос, – не следует гостю ждать на пороге.
Я отодвинул дверь, и вошел. Просторный кабинет в классическом японском стиле был отделан пластиком под дерево, пол был устлан циновками, сделанными настолько искусно, что в первый момент они казались настоящими. В стенной нише картина на шёлке с изображением танцующего журавля. Полки с книгами, рабочий стол нормального размера, и маленький столик с доской для игры в го, окруженный стульями без ножек. Панорамный экран, на котором транслировался цветущий японский сад. Увидев за рабочим столом старика, в болотно-зеленом кимоно, я поклонился.