Выбрать главу

А что говорил Есенин? Вот его строки:

«Говорю вам – вы все погибните,Всех задушит вас веры мох.По-иному над нашей выгибьюВспух незримой коровой бог».

Это он, Маяковский, в финале «Человека» обращался к мировому пространству:

«Ширь, / бездомного / снова / лоном твоим прими!»

А Есенин в своей «Инонии» заявлял:

«Я сегодня рукой упругоюГотов повернуть весь мир…Грозовой расплескались вьюгоюОт речей моих восемь крыл».

Мало этого, Есенин впрямую заявлял, что слова его поэмы станут молитвой для людей – ведь упомянутый им византийский писатель Кузьма Индокоплов (то есть «плаватель в Индию») был автором почитаемой христианами книги:

«Плачь и рыдай, Московия!Новый пришёл Индокоплов.Все молитвы в твоём часослове яПроклюю моим клювом слов».

Завершалась есенинская поэма строками, под которыми мог подписаться любой большевик, вооружённый «карающим мечом революции»:

«Радуйся, Сионе,Проливай свой свет!Новый в небосклонеВызрел Назарет.
Новый на кобылеЕдет к миру Спас.Наша вера – в силе.Наша правда – в нас!»

В поэме Есенина ни слова не говорилось о Брестском мире, который был тогда у всех на устах. Но в ней повторялось всё то, о чём торжественно заявляли на митингах большевики: правда только у них. И в это все непременно должны были поверить, потому что свою правду большевики подкрепляли силой, при наличии которой, как известно, никакого ума не требуется.

На вопрос одного из своих друзей, что означает название его поэмы, Есенин ответил:

«– Инония – иная страна».

Это его объяснение вряд ли слышал кто-либо ещё. А через несколько дней после публикации «Инонии» о ней восторженно заговорили критики. Так, 26 мая один из них, Иннокентий Александрович Оксёнов, в статье «Слово пророка» написал:

«Не всякому дано сейчас за кровью и пылью наших (всё же величайших) дней разглядеть истинный смысл всего совершающегося. И уж совсем немногие способны поведать о том, что они видят, достаточно ярко и для всех убедительно.

К последним немногим, отмеченным божьей милостью счастливцам, принадлежит молодой рязанский певец, Сергей Есенин, выросший за три года в большого народного поэта. Венцом его творческой деятельности кажется нам поэма «Инония»… Пророчески звучит эта поэма. Небывалой уверенностью проникнуты её строки. Головокружительно высоки её подъёмы».

Восторги Оксёнова разделил и другой критик, Иванов-Разумник, написавший в журнале «Новый мир»:

«Нет, не с Христом борется поэт, а с тем лживым подобием его, с тем „анти-Христом“, под властной рукой которого двадцать веков росла и ширилась историческая церковь».

Маяковский не мог не читать эти статьи. Он даже наверняка слышал «Инонию» в исполнении автора – Есенин декламировал её чуть ли не ежедневно, срывая оглушительные овации. От этих рукоплесканий «Человек» Маяковского мгновенно мерк и скукоживался. Его ревнивый автор не мог спокойно переносить чужую славу, которая день ото дня росла и ширилась. Не случайно писатель Валентин Катаев (в книге «Алмазный мой венец») назвал Есенина «наиболее опасным соперником» Маяковского. Подобное обстоятельство не могло не стать причиной возникновения желания дать этому «опасному сопернику» достойный ответ.

Но ответить можно было, лишь написав поэму с более «головокружительно высокими подъёмами». И нарком Луначарский наверняка спрашивал поэта-футуриста, не забыл ли он про своё обещание написать пьесу к годовщине революции.

Сам нарком по просвещению в Москву не переехал, наркоматом руководил его заместитель Михаил Николаевич Покровский (мы с ним ещё встретимся). А Анатолий Васильевич Луначарский остался в Петрограде, чтобы, как он сам говорил, «работать там с оставленными на опасных постах товарищами: Зиновьевым, Володарским, Урицким и другими».

Судьба флотоводцев

Наркомвоенмор Лев Троцкий просто бомбардировал командующего Балтийским флотом Алексея Щастного секретными телеграммами и телефонограммами, требуя начать подготовку к минированию кораблей. А адмирал, ссылаясь на решение Совета комиссаров и флагманов флота, готовить к уничтожению им же самим спасённые корабли категорически отказывался.