Однако сегодня до именно что пыток дело так и не дошло. Никто не выламывал мне пальцы, никто не загонял под ногти иглы, не сдирал кожу — ничего, что я мог бы представить по читанным книгам и виденным фильмам. Конечно, может быть, парочка мутузивших меня палачей была некомпетентна, и всё, что они могли — это наносить неожиданные удары из темноты, которой я под конец вообще перестал бояться. Но что–то мне подсказывало, что это не так. Иногда я слышал, как один из них куда–то отходил, и по пыточной разносился тонкий звон чистого металла. Но затем исчезал и второй, проходила пара минут — и на меня набрасывались с новой силой. Так что куда вероятнее было, что они просто выпускали пар, получив возможность мутузить человека в волю, без необходимости что–то у него спрашивать. А ещё скорее, и это меня уже откровенно нервировало, приказ не заниматься мной всерьёз они получили от босса.
Ещё при нашей первой встрече я успел понять, что этот человек крайне прагматичен. Он бы не стал держать меня в живых просто, чтобы выместить свою злобу, тем более, чужими руками. И ладно ещё резчик, ему я был нужен в качестве расходного материала, подопытной крысы, помру — и чёрт с ним. Но почему меня теперь жалели? Нет, спасибо, конечно, что оставили при всех пальцах, но, во–первых, я не вижу в этом вашей выгоды, а во–вторых, спастись от меня, когда я приду мстить, это не поможет.
Впрочем, думать о том, какие тайные планы мог строить Наполеон канализации, сейчас было не просто лень, а почти физически тяжело. Мысли отказывались двигаться под черепом, покрытым бо́льшим количеством шишек, чем я заработал за всё непростое земное детство. И я уже собирался поддаться столь соблазнительному забытью, когда перед внутренним взором появилась стилизованная под дерево табличка.
Не отключайся!
Терпи и оставайся в сознании.
— Серьёзно? С чего это ты вдруг решил сам подать голос?
Потому что по сюжету, который я задумал,
у тебя в этом месте есть от силы дня три–четыре.
И за это время ты должен получить максимум статов.
А в идеале ещё и чувствовать себя более–менее.
— Не понимаю. Во–первых, что тебе мешает отложить свой сюжет, а во–вторых, раз уж неожиданно взялся обо мне печься, мог бы подкинуть статов сам, для тебя ведь не должно быть сложно накрутить счётчик.
Во–первых, как я тебе уже в который раз говорю,
сюжет должен следовать понятной логике.
Если парень ударил другого из–за претензий на одну девушку,
они не могут тут же полезть целоваться друг с другом.
А если они оба в душе гомики, и это была вспышка страсти,
такое должно было быть прописано заранее.
Должно быть ружьё на стене, из которого будут стрелять.
Это понятно?
— Я, может, чего–то не понимаю, но я не тупой.
Хочется верить. Так вот.
Задуманный мной поворот сюжета займёт три–четыре дня.
Если дольше, то, когда я раскрою карты,
у читателя неизбежно возникнут вопросы.
Я, конечно, мог бы проработать совсем новый сюжет.
Но для текущего уже были закинуты крючки.
Мне придётся всё перекручивать и менять, чего я не хочу.
А ещё я точно не хочу переделывать всё из–за того,
что ты не можешь потерпеть!
— Когда тебя также изобьют — тогда и поговорим, кто тут чего не может! — огрызнулся я, но в целом доводы были логичными, тем более, что успешность его книги и мне была бы выгодна. — А что с «во–вторых»?
Что?
Сейчас посмотрю, погоди.
Он что, правда, сейчас скроллит файл вверх, чтобы подглядеть, что я спросил? Удобно…
А, тут штука другая.
Это из–за твоего странного наполовину самостоятельного существования.
Твои мысли я не контролирую и не могу повлиять на чувство угрозы.
Сообщения о поглощении характеристик создаёт твой автосуфлёр. Как, на самом деле,
и ещё много чего, у нас тут в каком–то смысле настоящая коллаборация.
И я не могу ни изменить то, что он пишет, ни приписать что–то из той области,
за которую он ответственен. К счастью, в написание моих частей он тоже не вмешивается,
иначе это окончательно перестало бы быть моей книгой. Тебе внутри истории кажется,
что всё идёт гладко, и в итоге читателям тоже так будет казаться.