— Приветствую вас, мои подданные! Давайте сбросим личины, коими прельщаем глупых смертных!
Парень, успевший сотню раз раскаяться в желании проследить за Колдуньей, теперь сожалел, что не ушел до появления «повелителя», ибо то, во что превратился вышедший из пламени красавец и остальные участники шабаша, было достойно украшать самые ужасающие изображения посмертного узилища для грешников. «Подданные», избавившись от притягательного облика, стали толпой древних старух и старцев, омерзительных в своей молодой силе. Единственный зритель и хотел бы уйти, но ноги так ослабели, что он не мог сделать шага и, будто парализованный, глядел на толпу у костра. Юные тела исчезли, глаз повсюду натыкался лишь на висящую складками серую кожу, болтающиеся пустыми кошелями груди, выпирающие буграми разбитой дороги жуткие позвонки, на мослы худых рук и ног, редкие седые космы волос, отвратительные черные провалы беззубых ртов. Повелитель тоже изменился. Тошнотворная древняя Колдунья корчилась в объятиях огромной козлоногой твари, внизу живота которой торчало не маленькое мужское орудие, другое, едва ли не большее по размеру, виднелось на конце чешуйчатого хвоста. И несостоявшаяся любовница наблюдателя быстро нашла применение им обоим. Толпа, следившая за совокуплением, завопила режущими уши визгливыми голосами, и это вывело парня из ступора. Он отпрянул за угол церкви и, не разбирая дороги, кинулся прочь.
Сначала он не думал, куда бежит: все равно, лишь бы подальше от проклятого шабаша. Но, добравшись до перекрестка, остановился перевести дух и задумался. К замку идти нельзя: внутрь его ночью никто не пустит, а Колдунья, возвращаясь, увидит и все поймет. Да какая она Колдунья — ведьма настоящая… При воспоминании об увиденном его замутило. Больше всего хотелось пойти и напиться, чтобы забыть, не видеть перед глазами отсветы дьявольского костра. Нет, он никогда не был таким уж праведником, и в церковь ходил нечасто, только когда мать начинала надоедать, и над историями про демонов, поджаривающих грешников, про себя посмеивался (сказки для детей, чтоб старших слушались), но увиденное оказалось настоящим, реальным и омерзительным до тошноты. Неправильным, попирающим какие-то смутно ощущаемые внутренние законы, нарушающим гармонию мира. Будто нечто злобное и уродливое вторглось в пределы, куда ему путь заказан. Что за мысли? Напиться, напиться…
Он механически обшаривал карманы и, наконец, нащупал монетку. Золотой! Если бы еще пустили на постоялый двор… Надо попробовать, все равно до утра в замок нельзя. И он отправился в деревню. На его счастье подъехал какой-то заплутавший караван, и хозяин, в ночном колпаке и халате обслуживавший посетителей, не имел ничего против его денег. В результате домой вернулся на следующий день после обеда, совершенно разбитый. Никак не отреагировал на язвительные замечания солдат у ворот и незаметно пробрался к себе в комнату, мечтая не вылезать оттуда, пока ведьма не уедет.
К нему заглянула мать, встревоженная отсутствием сына за обедом, он сослался на нездоровье. Она прикоснулась к его лбу, жара не почувствовала, взъерошила ему волосы и порекомендовала отдохнуть, пообещав, что еду будут приносить в комнату. Он немного успокоился: похоже, удастся отсидеться.
Ночью, когда обитатели замка уснули, в его дверь тихонько постучали. Он не спал, лежал на кровати одетый и глядел в потолок. Открывать, конечно же, не стал. Но ведьме это и не требовалось. Щеколда заскрежетала и откинулась сама (он знал: поддеть ее снаружи не так уж сложно и не прибегая к колдовству), сестра отчима вплыла в комнату, обворожительная, как прежде. Парень встал, с трудом подавив рвотный позыв.
— Тебе так нетерпелось вчера, а сегодня уже не хочется? — поинтересовалась она, улыбаясь.
— Не в этом дело, моя леди, простите, — пробормотал он. — Я подумал — мы родственники, к тому же у меня есть невеста…