Терри чувствовала, как в ней просыпается слепая звериная ярость.
— А что еще папа с тобой делал?
— Больше ничего, мамочка. — Елена закрыла глаза, словно то, что она увидела на лице матери, поразило ее. — Только давал мне держать для него свечи… чтобы создать настроение.
Терри прижала дочь к себе.
Она не знала, сколько времени девочка пробыла у нее на руках. Несмотря на все потрясение, муку и бессильный гнев, Терри каким-то чутьем понимала, что не следует дальше терзать Елену, и больше ни о чем не спрашивала ее. Женщина вдруг поняла, что тоже плачет, только беззвучно, чтобы дочь не услышала ее.
Терри стало нестерпимо стыдно; не испытывая ни малейшей жалости к себе, она подумала о том, что, скорее всего, в душе всегда знала об этом и, видимо, просто предпочитала закрывать глаза, не думать. Пребывать в том душевном оцепенении, служившем ей защитной оболочкой с того самого дня, когда она еще ребенком — меньше, чем Елена, — открыла для себя, что узнать истинного Рамона Перальту означало бы жить в таком страхе, которого она была не в состоянии вынести. И вот она, дочь Рамона, словно слепая жила с человеком, оказавшимся способным надругаться над собственной дочерью.
— Елена Роза, — пробормотала Терри, — почему же ты ничего мне не сказала?
Елена вздрогнула.
— Я говорила, — пролепетала она.
Недоумевая, Терри заглянула в глаза девочки:
— Кому? Доктору Харрис?
Елена покачала головой.
— Нет, мамочка. — Она замолчала, точно сомневаясь, что поступает правильно, затем шепнула: — Я сказала бабушке.
Терри почувствовала, как дрожь девочки передалась ей. Прошло какое-то время, прежде чем она смогла задать очередной вопрос:
— Елена, когда ты ей рассказала?
— Давно-давно. — Голосок Елены окреп. — Еще до того, как Крис убил папу.
Кристофер Паже как завороженный смотрел на часы.
Фосфоресцирующий циферблат показывал 22.45. Ему не спалось, на смену чувству облегчения пришло состояние смятения; тревога за Карло перемежалась грустными мыслями о Терри, надежда — ощущением утраты. До процесса он бы знал, кому позвонить в такие минуты.
Паже почти инстинктивно протянул руку к телефону и набрал номер.
Он лежал на спине, бессмысленно глядя в темноту, и прислушивался к гудкам в квартирке Терри.
— Алло?
Голос принадлежал женщине, но это была не Терри. Паже хотел уже положить трубку, но передумал и спросил:
— Это квартира миссис Перальты?
— Да. Но это соседка Терри, Нэнси. Терри сейчас нет.
Паже, ошарашенный, замешкался.
— Это говорит Крис Паже, — наконец произнес он. — Она должна была позвонить мне сегодня вечером.
На том конце на мгновение замолчали.
— Извините, — ответила женщина. — Но у Терри какие-то непредвиденные обстоятельства. Она была слишком встревоженна и ничего мне толком не сказала. Лишь сообщила, что не знает, когда вернется.
Паже привстал на постели.
— Вы знаете, где она?
Женщина, по-видимому, смешалась, затем с явной неохотой произнесла:
— Она у своей матери.
4
Терри постучала в дверь.
У входа горел тусклый фонарь; дом матери был погружен в темноту. Тишину нарушали лишь отрывистые стуки кулаком в дверь и неровное дыхание Терезы. Она ехала к матери точно пьяная; перед ее взором, не запечатлеваясь в сознании, проносились какие-то смутные образы. Мысли были скорее агрессивные, чем ясные.
В доме зажегся свет, словно кто-то включил настольную лампу. Терри замерла; она представила, как ее мать идет к двери, хотя шаги еще не были слышны.
На окне рядом с дверью отдернулась занавеска; по стеклу скрипнули пальцы. Занавеска вернулась на место, и Тереза услышала, как отодвигают задвижку и гремят дверной цепочкой.
Дверь отворилась.
— Тереза? — тихо удивилась ее мать.
Терри в темноте не могла видеть выражения ее лица. Роза отошла назад, впуская ее в дом.
Терри вошла. Машинально закрыла за собой дверь и пристально посмотрела на мать. Обе молчали.
В комнате было темно; только на лестнице горел свет. Но Тереза могла бы пройти здесь с завязанными глазами. Не оглядываясь, она на ощупь нашла рядом с дверью выключатель и зажгла свет.
На матери была ночная рубашка и сверху халат; волосы распущены — такой Терри не видела ее уже много лет. Без привычного макияжа она выглядела старше, напоминая своими строгими и резкими чертами лица ацтекскую статую. Взгляд черных как уголь глаз был совершенно бесстрастен.