Все кончилось внезапно: ее последний муж умер, освободив ее, наконец, от морально грязной, нечистоплотной жизни на самом дне. Теперь она была уже дважды брошенной и дважды вдовой. Четыре брака за плечами, и полная пустота в душе. Но ей удалось остановиться, прекратить пить, вернуть себе человеческий облик и, спасибо ее хорошему знакомому, который, на ее счастье вернулся из длительной зарубежной командировки, - она по его рекомендации получила-таки приличное место заместителя отдела, на котором проявила себя исполнительным, грамотным и даже прогрессивным работником, да к тому же, исключительно дисциплинированным. Ей безумно хотелось выбраться из болота, в котором она пробарахталась, потеряв счет дням, без малого полтора года.
Однажды, стоя в коридоре и раскуривая дорогую сигарету, - удовольствие, в котором она не могла себе отказать, - она увидела приближающегося к ней высокого, крупного молодого мужчину, который робко попросил ее о помощи. Просьба заключалась в том, чтобы она посодействовала ему в получении вакантной должности, которая открылась в ее отделе. Должность мужчине нужна была позарез, чтобы прокормить себя, жену и маленького, новорожденного сына. Он клялся Инне Михайловне в том, что специалист он хороший, толковый, а ей он будет благодарен за спасение целой семьи.
Недавно пережившая полный крах Инна Михайловна, посочувствовала обаятельному молодому человеку и походатайствовала за него перед своим начальником. Мужчину, имя которого было Гриша, взяли-таки на работу благодаря Инне Михайловне.
Вскоре после этого на работе был корпоративчик в честь какого-то праздника. На корпоративе все изрядно выпили, досидели допоздна, и Гриша предложил Инне Михайловне проводить ее до дома. На улице было темно и холодно, а в квартире Инны Михайловны тепло и уютно. Нашлась и давно не открываемая бутылка коньяка, и коробка конфет, которых обожала Инна Михайловна… Выпили они много, так что Гриша даже не понял, как оказался в постели Инны Михайловны. И что там, в этой постели, происходило, он тоже не помнил, за исключением того, что происходило там нечто необычное, что изрядно удивило его.
Наутро попили кофе и, скрывая неловкость, поехали на работу. А через некоторое время в фирме опять был корпоратив с застольем, и снова Гриша провожал Инну Михайловну домой. На сей раз долго не засиживались, до беспамятства не напивались, а довольно быстро оказались в постели, тем более, что Гришу подстегивало любопытство относительно того, что же там необычного было в первый раз. Увидеть и запомнить это он хотел на относительно трезвую голову.
Первая половина события была обычной, как у всех, а вот оргазм у Инны Михайловны был и впрямь необычным: ее стоны переросли в почти животный вой, который, в свою очередь, перешел в вой женщин, отпевающих умерших на кладбище. Она рыдала и выла, захлебываясь слезами и соплями, закрывая от стыда лицо, но остановиться не могла минут тридцать или сорок. Зрелище было тяжелым, жалким и омерзительным одновременно. Испуганный Гриша пытался успокоить ее, прижав к себе, гладил, как маленькую девочку, по голове и по спине, но от этого рыдания и вой Инны Михайловны слабее не становились. Наконец, она стала успокаиваться, ушла в ванную, где провела столько времени, что Гриша, не дождавшись ее, заснул.
На утро она извинялась, по-собачьи заглядывая ему в глаза снизу вверх, и упорно просила никому об этом не рассказывать.
Гриша ее жалел, отводил глаза и клятвенно обещал, что никто об этом никогда не узнает. Ему было жаль эту несчастную в постели и высокомерную на работе женщину.
Он вышел днем на обед, купил красивый букет цветов и принес в отдел, поздравив ее с несуществующим семейным торжеством. А через несколько дней вечером пришел к ней домой без предупреждения с цветами, ее любимой маркой коньяка и любимыми же конфетами. Она угостила его вкусной домашней едой, они выпили, закусили конфетами и снова оказались в постели. Гриша хотел расспросить ее, почему она так жутко реагирует на секс, но сделать это не успел, так как все повторилось с неотвратимой точностью. Правда, во второй раз это подействовало на него не столь ужасающе, как в первый раз. Ну да, ко всему человек привыкает. Потом спрашивать времени не было, как не было и желания. Воет и воет, что с того! У каждого своя причуда в постели.
А у Инны Михайловны во время оргазма как будто срывали кожу, и обнаженными нервами она с особой силой вновь и вновь чувствовала боль несправедливых утрат, горечь унижений, страшную пустоту и никчемность собственного существования. «За что? За что жизнь так поступает со мной?» - по-бабьи выла она, боясь произнести хоть слово вслух и выдать свои истинные страдания. Постепенно гормональный фон организма приходил в норму, она успокаивалась и, отмокнув часок в ванне, выходила, уставшая, ложилась и, едва прикоснувшись к подушке, обреченно засыпала, словно кто-то жалостливый, отключал ее до утра.
Встречи становились чаще, Инна Михайловна незаметно для себя « растворялась в этом человеке». Глаза ее засветились, фигура напиталась женственностью и стала привлекательней. Она почувствовала власть над Гришей и, казалось ей, над ситуацией. Эта власть воспринималась ею как компенсация за всю предыдущую неудачную жизнь.
В фирме уже все знали, что между ними роман, и отношения эти стали вредить работе. В жизни Инна Михайловна требовала от Гриши все больше внимания, а на работе точного подчинения ее приказам. Гриша обижался, злился, срывался, кричал и оскорблял Инну Михайловну, называя ее ненасытной злобной сучкой. Инна Михайловна требовала беспрекословного подчинения, а после работы униженно извинялась и все чаще зазывала к себе в гости. Гриша постепенно превращался в зверя, на работе дерзил, хамил, а после работы мстил ей жестким и беспощадным сексом.
Ситуация взорвалась, когда выяснилось, что работу всего отдела они завалили, за что Инну Михайловну предупредили, что еще раз она подведет коллектив, и ее уволят, а вот бедного Гришу уволили без предупреждения и шансов на реабилитацию.
«Я его погубила, - безвольно повторяла на сеансе Инна Михайловна, - я разбила ему жизнь и превратила в монстра. Я все сделала не так», - тихо плакала Инна Михайловна, отчего ее серые глаза становились почти голубыми.
Она поджидала Гришу у подъезда его прежнего дома (позже он переехал в другой район, скрываясь от назойливой Инны Михайловны), униженно просила простить, терпела все его дерзости и оскорбления.
« Брысь под лавку! – смеялся он ей в лицо и продолжал – Старуха! По тебе плачет психушка!» – резко отталкивал ее, и она падала в снег. Она поднималась и снова тянулась к нему, позволяя себя оскорблять.
- Почему Вы позволяли себя оскорблять? – спрашивала Арина, стараясь за ровным голосом спрятать изумление.
- Потому что я виновата перед ним: я не показала ему, как он мне дорог! Я не пожертвовала ради него работой! Я не сделала для него ничего! Я превратила его в зверя!..
«И пыталась украсть его у молодой жены и маленького ребенка», - мысленно добавила Арина.
И вот Инна Михайловна снова у Арины, и они вновь говорят о Грише и вчерашней встрече с ним.
- Я понимаю Ваше чувство вины перед Гришей, - ровным голосом говорит Арина, - но стоит ли так унижаться перед кем-либо, даже если это любимый человек? Едва ли он вновь полюбит Вас за Ваши унижения.