— Выигрываем, — переменил мнение Дъёрхтард. И не только не остановил Миридис, но теперь помог ей подняться.
Подкрепление перераспределило соотношение сил, тролли умирали быстрее прежнего. Скоро на каждого из них снова приходилось трое волкодлаков, затем четверо, пятеро. Слаборазвитые интеллектуально, тролли все же осознали, что продолжение боя принесет им только смерть. Из Волчьей Пасти они бежали врассыпную. Некоторые волки их преследовали, но большинство слишком измотанные для того остались зализывать раны. Люперо также не присоединился к погоне. Он защитил борутов, но не считал троллей врагами, которых следует истреблять при любой возможности. Вместо этого он нашел Миридис, альва уже спустилась со стены и теперь стояла среди домов в дальнем конце города, и положил голову ей на плечо. Миридис обняла адоранта, и теплота заботы вернула ей силы. Одним глазом Люперо посмотрел на Дъёрхтарда. Маг коротко кивнул.
Остыли разгоряченные тела, утихли свирепость и гнев, отзвучали рычание и стоны. Отгремела битва, только разруху и скорбную память оставила после себя. Крепились боруты, не предавались горю — пустое это, не воротит мертвых. Началась долгая работа по уборке тел. Дети Волка — в равной степени люди и звери сохраняли последний прижизненный облик. Их грузили рядами на грубые пошевни[24], чтобы отвезти под гору Молчания. Огромные туши троллей пока решено было не трогать. Когда поднялось солнце, его лучи осветили залитые кровью улицы. Громоздящиеся сугробами трупы троллей лежали у ворот, у частокола, перекрывали дороги, подпирали двери. Горячая кровь растопила снег, расписала город узорами, растеклась ручейками и собралась лужами, но, уступив холоду, покрылась коркой красного льда.
В несчастье никто не заметил исчезновения медведя.
Отец погибшего мальчика вывел из дому жену. Мать все так же прижимала к груди малыша и не хотела с ним расставаться. Муж отнял сына и положил на сани к другим героически павшим борутам. Ребенок не мог носить имя зверя, но Снежная Грива сделал исключение. Он нарек мальчика Отважным Клыком и укрыл маленькое тельце волчьей шкурой. В благодарность за помощь предвозвестникам он раздал теплые плащи: карий Гранишу, серый Дъёрхтарду; от пышного белого плаща Миридис отказалась.
Когда Лунный Глаз рассказал отцу о поступке брата, хёвдинг не изменился лицом. После кровавой бойни судьба изгоя интересовала его меньше всего.
Двое мужей вели Девятого на единственную площадь в городе. Озираясь по сторонам, судимый видел и отца, и брата, — они провожали его равнодушными взглядами. Увидев же судью, Девятый изо всех сил стал сопротивляться и вырываться из крепких рук. Один из конвоиров ударил его кулаком в живот и толкнул вперед. Девятый упал на колени.
— Пощадите, — простонал он, боясь поднять взгляда. Горячее дыхание зверя обдавало его макушку.
— Клади руки в пасть праотца, — приказал Снежная Грива.
— Нет. Нет! — Девятый попятился, поднялся, его руки стали высвобождаться — смертельный страх всколыхнул до поры дремлющую в каждом существе скрытую силу. Но боруты ударили его под колено и вновь заломили руки.
Люперо утробно зарычал. Подсудимый поднял голову и встретился с белыми глазами адоранта. В них не было милосердия. Медленно словно зачарованный он погрузил руки в разверстую пасть. Люперо не пошевелился. На губах Девятого возникла улыбка. Раздался хруст. Дико закричав, Девятый опрокинулся на спину и вне себя от боли стал кататься на снегу. Из обрубков фонтанировала кровь. Граниш опустил глаза, Дъёрхтард безучастно продолжил смотреть.
Из толпы вырвалась Миридис. Она бросилась на помощь умирающему, но боруты ее удержали.
— Пустите! — Северяне были неумолимы.
— Отец вынес приговор.
Девятый умолк. Обезумевшие от ужаса и боли глаза незряче наблюдали пустоту, рот остался открытым, и казалось, истошный вопль продолжается, только теперь его не услышать живыми ушами. Быть может, в ощущении этом крылась правда и душой предателя завладели ракшасы и пишачи, — никто из свидетелей казни того не знал. Миридис больше не вырывалась, с отрешенным спокойствием она по-новому посмотрела на зверя, которого вопреки собственным словам считала своим, а значит способным сделать только то, на что была способна она сама. Люперо всегда был заботлив и нежен с ней как муж, отец, брат или лучший друг. Но дикая природа, суть первого зверя никогда не покидала адоранта. Он стоял, вздыбив шерсть, когтями глубоко врезаясь в землю, и смотрел поверх голов людей так, что каждый видел его взгляд. Большие пугающие глаза клубились туманной бездной, в них, словно в бессловесной книге альмандов читалось одно: «Никакой пощады».