Волшебник Алёша застыл на месте потрясённый, боясь поверить своим догадкам. Это было слишком невероятно. Он улыбнулся, и дверь отворилась. Улыбка - ключ! Значит, эта дверь открывается улыбкой!
"Какая, однако, дьявольская хитрость! Да, король может быть спокоен: никто из придворных не в силах открыть эту дверь. Но как же, в таком случае, её открывает сам король?
"Человек-ключ... Ещё его называют Человек-улыбка..."
припомнились волшебнику Алёше слова тётушки Ох. - Неужели этот страдалец, брошенный в подземелье..."
Как бы во сне, почти не отдавая себе отчёта в том, что он делает, волшебник Алёша шагнул в полутёмную комнату, и тяжёлая дубовая дверь тотчас за ним затворилась.
Глава 9
СТАРЫЙ ПЕГАШ.
И ГЛАВНОЕ:
МАЛЕНЬКИЙ ВИХРИК
- Что же теперь будет с джинном? - Катя от огорчения чуть не плакала. - Вдруг они откроют термос? Ведь пропадёт, пропадёт джинн! Да он просто умрёт со страху, очутившись во дворце.
- Может, они вовсе и не откроют термос. Зачем он им?
пробовала утешить её Глазастик. Но голос её звучал не очень уверенно. - Ну, улыбнись. Мне так нравится, когда ты улыбаешься. Улыбаешься...
Но Катя не могла улыбнуться.
- И Ниточку они увезли, - печально сказала Глазастик. - Вдруг король захочет жениться на Ниточке? Она такая красивая. Но ведь она любит Трота.
- Кто это... Трот? - спросила Катя.
- Жених Ниточки. Он очень хороший. Он замочных дел мастер.
- Как это замочных дел мастер?
- О!.. - Глазастик посмотрела через голову Кати в окно. - Трот... Ты не знаешь! Трот придумывал такие замки,
которые никто не мог открыть. А какие он мастерил ключи!
Один раз он сделал ключ из стекла, другой раз ключ из воды.
Правда, правда! А потом Трот придумал замок из воздуха и запер им мои сны. Он сделал много-много таких замков, и Главный Сборщик Улыбок уже не мог по ночам пробираться в наши сны и отнимать улыбки, которые нам снятся. Но король приказал сломать все замки для снов. Сломать... После этого прошло немного времени, и Трот пропал. С тех пор мы ничего о нём не знаем. И если у Ниточки утром волосы не так сияют, я знаю, ночью она плакала. Плакала...
Откуда-то издалека прилетели печальные звуки скрипки.
- Слышишь? - Глазастик чутко повернула голову на тонкой шейке. - Это грустный скрипач. Он стал такой лёгкий, что давно уже летает над городом.
За окном послышался тревожный, предупреждающий свист.
Кто-то прозрачный, еле различимый, на мгновение приник к окну. Катя успела разглядеть волосы, взметнувшиеся,
как бесцветные языки пламени, круглые глаза, вздёрнутый нос. Над носом плавали веснушки, словно горсть бисера.
- Это Вихрик! - Глазастик беспомощно оглянулась на Катю. - Неужели прилетел большой ветер? Уже? Скорее,
скорее запереть дверь. Запереть дверь..
Но было уже поздно. Дверь широко распахнулась, гулко стукнув о стену, будто вошёл кто-то наглый и властный.
- Это он... ветер! - Глазастик скорчилась на полу, обхватив обеими руками ножку стола.
Ветер вмиг выдул из дома всё тепло. Косяком влетели снежинки, покатились по полу.
Катя, задыхаясь от ветра, обняла Глазастика. Сзади в спину Кате всеми когтями вцепился кот Васька.
Ветер неумолимо потащил Глазастика к порогу. Глазастик застонала. Катя увидела её закрытые глаза, бледное запрокинутое лицо.
И вдруг всё стихло. За окном зазвенели, рассыпаясь, ледяные хрупкие столбы.
- Я ещё... тут? Ещё тут? - Глазастик приоткрыла глаза.
"Нет, нельзя вот так просто сидеть и ждать, - в отчаянии подумала Катя. - Надо дядю Алёшу найти, сказать, чтоб он поскорее..."
- Если бы я ещё следов не оставляла... - Катя закусила губу.
Глазастик посмотрела на неё:
- А не побоишься?
- Да пойми ты, мы с дядей Алёшей вдвоём... Всё-таки вдвоём легче.
- Не вдвоём, а втроём, - возмущённо воскликнул кот Васька. - И я с тобой. Я тут не останусь ни за какие сливки!
Глазастик стояла посреди комнаты, бессильно опустив руки. Лицо её стало совсем бледным, почти голубым. А плечи такие узенькие...
- Если ты уйдёшь, я, наверно, улечу, - негромко проговорила Глазастик, глядя куда-то в сторону. - А может быть,
это и лучше. Пусть уж скорее... Ведь всё равно...
- Нет, не всё равно. - Катя стиснула кулаки. - Глупая,
плохая, как ты могла такое подумать? Неужели я тебя тут брошу одну! Нам бы только дядю Алёшу разыскать. Но я проваливаюсь в снег.
Глазастик всплеснула тонкими руками.
- Пегаш! Наша старая грустная лошадь. Он не оставляет следов. Мы доедем на нём до дворца.
- Видишь, как ты всё хорошо придумала, - стараясь казаться весёлой, сказала Катя. - А он это... не лягается?
- Ой, что ты!
Пегаш оказался старым конём, с гривой цвета осенней палой листвы. Он понуро и равнодушно ждал, пока Катя неумело вскарабкается на седло. Глазастик уселась позади неё.
Катя почувствовала на своей щеке её слабое и частое дыхание.
Катя одной рукой держала поводья, другой прижимала к себе кота Ваську.
Пегаш неспешно трусил по улице.
- Видела бы моя Мурка, как я славно езжу верхом, - подбадривал себя кот Васька. - Настоящий кот-ковбой! А чем это пахнет так непривычно? Хотя, извините, чем может пахнуть от лошади, если не лошадью. Логично? Логично! Просто до сих пор я видел только нарисованных лошадей. А нарисованные лошади лошадью не пахнут.
Голова у Кати слегка кружилась. Она глядела прямо вперёд на дорогу. Раз только она оглянулась и увидела: Пегаш бежал по улице, не оставляя следов.
- Слышишь? - прохладно шепнула ей на ухо Глазастик.
Печальная и мягкая, как лунный свет, мелодия плыла над городом. И крупные розы-снежинки, казалось, позванивали в такт, подхватив эту мелодию, как бесконечный голубой оркестр.
Мимолётная тень прошла по лицу Кати. Она подняла голову.
Над улицей летел человек и играл на скрипке. И даже если его смычок касался воздуха - воздух пел под его смычком.
Скрипач был ещё совсем молодой, а волосы, как серебряный дождь.
Скрипач смотрел куда-то далеко, поверх острых крыш,
страдальчески хмуря брови.
Длинный кусок тончайшего кружева, привязанный к его руке, мерцая, летел за ним и исчезал в путанице падающих снежинок.
- Видишь кружево? - спросила Глазастик. - Кружевница Миэль... Мне тётушка Ох рассказывала, Миэль часто сидела у окна и, подперев щёку кулачком, всё смотрела,, смотрела, как падают снежинки. Однажды она задумалась так глубоко, что забыла затворить окно, и ветер унёс её. Она так и летела над городом, подперев щёку кулачком. А скрипач играл на скрипке у неё под окном. В руке у Миэль был моток тонких кружев. Скрипач успел ухватить его за конец,
когда она улетала. Но моток всё разматывался, разматывался, и, наконец, Миэль отпустила его...
- Как грустно! - У Кати слезы навернулись на глаза.
Тут у вас и вправду разучишься улыбаться.
- Нет, нет, не разучивайся! Пожалуйста, не надо! - в испуге воскликнула Глазастик. - Когда ты улыбаешься, я не знаю, но мне становится теплее. Теплее...
"Наверно, музыка не даёт скрипачу улететь, - подумала Катя. - Такая красивая! Она не пускает его от земли".
Снежинки всё падали и падали, и звуки скрипки затерялись за их однообразным звоном.
"А туда ли мы едем?" - хотела спросить Катя.
И тут она увидела высокие башни, островерхую крышу,
такую крутую, что снег "сполз с неё, открыв влажную, потемневшую черепицу.
Катя сразу узнала королевский дворец. Таким он был на рисунке Васи Вертушинкина.
Но теперь дворец мрачной сырой громадой нависал над ней, тяжёлый и недобрый, словно говоря ей, какая она маленькая и беспомощная.
Девочки слезли с лошади. Кот Васька совсем притих,
примолк на руках у Кати.
- <Дегаш, хорошая моя лошадка, домой, домой, - негромко приказала Глазастик.
Девочки пошли вдоль витой чугунной ограды. Вдруг Катя схватила Глазастика за руку.
У ворот они увидели рыжего стражника с алебардой.
Стражник стоял, вяло привалившись к воротам, и что-то тихо бормотал себе под нос:
- Значит, если я увижу мышь в золотой короне, теперь УЖ я не ошибусь: вправду я вижу мышь в золотой короне или мне только мерещится мышь в золотой короне...