- Не советовал бы в такую погоду плавать по озеру, - сказал Власий. - Вишь, небо хмурое и дождик накрапывает.
- Хочется повидать любимое место охоты, - соврал Глеб.
Он все-таки уговорил Власия совершить плавание к знакомому камню. Два дюжих дружинника взялись за весла. Власий помог Глебу забраться в просторную лодку. Озеро было беспокойным, поэтому от берега далеко не отплывали.
Вот и прогалина в прибрежном оголенном тальнике. Приметный серый камень. Лодка врезалась днищем в прибрежный песок и накренилась на бок.
- Изволишь, князь, высадиться на берегу? - спросил Власий.
- Пожалуй, нет, - ответил Глеб. - Устал я. Погляжу на этот прибрежный камень, и тронемся в обратный путь…
Когда дощаник, подхваченный течением Шексны, отплыл от Белоозера, Глеб взирал на маковки церквей и башенки княжеских палат, прослезился. Предчувствие подсказало ему, что все это он видит в последний раз.
Вернулся Глеб в Ростов совершенно разбитый от плавания и впечатлений. Он не смог самостоятельно добраться до княжеских палат. В палаты его внесли на руках. Он свалился в постель, чувствуя полный упадок сил.
Глеб плохо улавливал то, что докладывал ему племянник Дмитрий. А он сообщал о строительстве Сретенского храма, о работах ростовских богомазов, написавших для нового храма образа, о просьбах купцов расширить гостиный двор и еще о каких-то текущих делах. Глеб машинально кивал головой, отвечая невпопад на слова Дмитрия.
Потом приходила Василиса и говорила что-то ласковое, доброе. Ему было приятно от того, что он с ней, он брал ее за руку, прижимал шершавую ладонь к своей щеке, ощущая ее тепло. От ее близости Глебу становилось легче, мысли становились более отчетливыми, связными. Он вспомнил о своей недавней поездке и стал рассказывать:
- А я был у нашего большого камня…
- У какого камня?
- Помнишь наш большой серый камень на берегу Белого озера?
- Как не помнить.
Глеб сбивчиво, сумбурно стал вспоминать их встречи у валуна. Вспомнил, казалось бы, все мелкие детали. Потом речь утомила его, и он задремал.
Михаил возвратился из Орды глубокой осенью, когда деревья уже сбросили листву и вереницы гусей и уток устремились на юг. Отца он застал полностью прикованным к постели. Однако Глеб был в полном сознании. Он попросил сына подложить ему под голову вторую подушку и немного привстал, чтобы лучше слышать. Михаил стал пространно рассказывать о своей поездке.
Обстановка в Золотой Орде осложнилась. Темник Ногай, называвший теперь себя ханом, стал вмешиваться в ордынские дела. Свою власть он распространил на все Северное Причерноморье и подбирался к центральным владениям зо-лотоордынского хана. Ногай непрерывно расширял сферу своего влияния, продвигаясь на восток, к Дону. Менгу Темир повелел отрядам белозерцев и ярославцев с большой массой ордынских воинов войти в соприкосновение с передовыми отрядами Ногая. В стычках имели место жертвы и среди ордынцев, и среди русичей, в том числе и людей из отряда Михаила.
- То, что ты рассказал, говорит об одном, - произнес Глеб. - Ордынцы грызутся между собой.
- Не начало ли это конца Орды? Не признаки ли ее распада? - спросил Михаил.
- Нет, сынок, не думаю. До распада еще далеко. Придет к власти какой-нибудь хан, который железной рукой утихомирит соперников, укрепит центральную власть. Но пока эта власть расшатывается. Все признаки на лицо.
Глеб стал уговаривать сына поспешить в Белоозеро.
- Поезжай к себе. Настасьюшка, небось, заждалась тебя.
- Никуда я не поеду, пока не смогу убедиться в твоем выздоровлении, батюшка.
- Боюсь, что не дождешься моего выздоровления, сынок. Скорее дождешься моего конца…
На следующий день Глеб Василькович призвал к себе племянника Дмитрия. В то время при нем находился и Михаил.
- Хочу вам сказать, дети мои, предсмертное напутствие, - начал свою речь Глеб слабым голосом. - Чувствую, что осталось мне жить на этом свете считанные дни. Совсем я ослаб. И пища не идет впрок. Живите, мои дорогие, в мире и согласии. Ты, Митенька, наследуй ростовский стол. Признавай, Михальчик, в Дмитрии старшего в семье, уважай его. А ты, Митенька, не обижай двоюродного брата.
- Зачем я стану обижать Михаила, - сдержанно произнес Дмитрий.
- Вот и хорошо. Протяните друг другу руку дружбы. Вспомните, какими сердечными друзьями мы были с Борисом. А вас, мои дорогие, я что-то редко видел вместе.
Дмитрий не слишком охотно протянул руку Михаилу.
Глеб Василькович еще долго наставлял сына и племянника. Но голос его слабел. Он часто прерывался, чтобы передохнуть и отдышаться. Наконец отпустил обоих, а Дмитрия попросил напоследок:
- Позови, племянничек, ко мне владыку Игнатия. Хотел бы исповедаться перед своим концом.
- Может, не надо, батюшка? Исповедь - это на крайний случай, - возразил Михаил.
- Наступил этот крайний случай. Зовите владыку. Пришел епископ Игнатий, строгий, бесстрастный. Начал исповедь, задавал общие вопросы, какие обычно задавались. Глеб отвечал односложно, ожидая скорейшего конца беседы. Но владыка был неумолим.
- Какой из грехов князь ты считаешь самым серьезным?
- Мог больше выкупать полонян, избавить их от неволи.
- Ты и так выкупил немало полонян, делал доброе дело. Разве этого мало?
- Наверное, сделал не все, что можно было сделать.
- Хану служил?
- Только по принуждению. И старался, чтоб моя служба не приводила к гибели русичей.
- С язычеством в своем уделе ладил? Считаешь ли ты, князь, что делал все, чтобы искоренить его?
- Наверное, не все. А как его можно было искоренить, то было выше моего разумения. Ведь и ты, владыка, не дал мне на сей счет действенного совета.
- Выходит, ты признаешь, что не боролся с язычеством?
- Я этого не сказал. Основал два монастыря. Снабжал приходы книгами. Открывал монастырские школы, чтоб готовить грамотных пастырей. Разве это не борьба?
Владыка Игнатий не ответил на вопрос Глеба и продолжал сам спрашивать. Но Глеб перебил епископа:
- Хочешь знать мой самый великий грех?
- Какой из своих грехов ты считаешь самым великим?
- Не отважился покрыть свой грех с весянкой законным церковным браком.
- Опять ты за свое… И не слушал бы тебя.
Прошло еще несколько дней со дня последней исповеди. Глеб почти совсем перестал принимать пищу. Лишь изредка выпивал несколько глотков горячего молока. Возле его постели бессменно находилась Василиса. Смотрела на него скорбно, предчувствуя скорый конец. Она уже не стеснялась Михаила и оставалась при умирающем Глебе и в присутствии его сына. Обессилев от бессонницы, Василиса однажды ночью задремала в кресле, прислонившись к его спинке. Проснулась под утро, глянула на Глеба. Князь был неподвижен, не издавал и свойственного ему в последние дни надрывного хрипа. Василиса побежала в одну из соседних комнат, бывшую детскую, где спал Михаил, разбудила его.
- Проснись, княже… Горе-то какое нас постигло. Батюшка твой помер этой ночью.
Михаил Глебович вскочил с постели и, раздетый, бросился к телу отца.
- Батюшка, родной… Как же это так. Ведь совсем молодой. Жить бы тебе да жить, - причитал Михаил. Он не скрывал своих слез. Рыдала и Василиса.
Выдержав приличествующую паузу над телом отца, Михаил оделся, послал слуг за боярином Антипой, княжичем Дмитрием и владыкай Игнатием.
Организацию похорон взял на себя епископ, он велел, чтобы монахи из его свиты обмыли и обрядили тело покойного и препроводили его в собор. Тем временем плотники получили задание изготовить дубовый гроб. Антип стал рассылать гонцов по городам с извещением о смерти ростовского князя. Гонцы поскакали во Владимир, в Ярославль, Углич, другие ближайшие города, где княжили родственники. Извещение было направлено и великому баскаку. Файзуллу Антип известил лично.