— В адеквате, значит в адеквате. В сознании и в разуме. Искать её не надо и в первую очередь это ей нужно. Но она тебя не забыла. Вспоминает. Даже скажу больше, любит тебя. Но опять же скажу, чтобы не питал сильных надежд, что она навряд ли станет твоей женой.
— Я знаю. У неё… — Я вновь поднял руку, останавливая его. Ибо понял, что он будет говорить о Рене. — Вот именно. Но могу тебя утешить, если, конечно, это принесёт тебе радость.
— Что именно?
— Раз ты однолюб, значит сможешь стать в будущем хорошим папой, так ведь, Данил?
Он замер, не отрываясь и ожидающе глядел на меня. Я усмехнулся. Кивнул ему и повторил:
— В будущем конечно.
— Я понял. Да, я буду хорошим отцом в будущем, обещаю.
— Не сомневаюсь. Ты будешь хорошим папой, даже если мамы не будет.
— Что ты хочешь сказать?
— Да ничего. Мало ли отцов-одиночек⁈ — Опять вопросительно посмотрел на него. Он кивнул.
— Да. Отцов-одиночек тоже стало хватать в последнее время.
— Мир меняется, Данил. Женщины сейчас рулят не хуже мужчин, а значит всё меньше нуждаются в крепком мужском плече и в каменной стене, за которую можно спрятаться. Зато мужчин, если их так можно назвать, которые сами не прочь всё взвалить на женские плечи и спрятаться за их спинами хватает. Согласись?
— Соглашусь. Но люди все разные.
— Это да. Разные. Дети, это наше продолжение. Вот я тоже мечтаю о малыше, хотя совсем не так давно об этом не задумывался. А потом, когда очнулся на больничной койке, понял, что очень хочется, чтобы после меня кто-то остался. Кто-то, кто твоё продолжение. Твоя кровь и плоть. Как мой дед говорил, очень мудрый человек был, между прочим, мы живём в своих потомках.
— Мудрый дед, согласен. Они вообще, их поколение мудрее, чем мы. Мне так кажется. — Ответил Данил. Я кивнул. Мы немного помолчали.
— Я надеюсь, что ты всё понял, Данил. Не ищи с ней встреч. Придёт время, увидишь её.
— Да, я понял.
— Ну раз понял, значит всё отлично. Надеюсь, если мои люди будут в будущем, при возникновении у меня нужды переговорить с тобой, будешь нормально принимать приглашение?
— Да.
Я протянул ему визитку.
— Если нужда в чём-то будет, помощь, мало ли, звони, Данил. — Он взял визитку. Кивнул мне. — Не стесняйся, Даня. Помогу, чем смогу. Сейчас тебя назад отвезут, туда, откуда тебя забрали. Тем более, там твоя машина осталась.
Когда приехал домой, Аврора встретила меня. Улыбалась. Глаза горели счастливо.
— Ты чего это светишься как звездочка? — Спросил её, целуя в губы. Она ответила. Потом прижалась.
— Глеб, я сегодня полноценно ассистировала на операции. У Льва Семёновича, одного из ведущих хирургов центра.
— Да, Лев Семёнович настоящий спец! Кого оперировали?
— Это врачебная тайна!
— Не понял? У моей жены появились тайны? Не рано ли?
— Глеб, ну перестань! Была одна дама. Я конечно всё понимаю, желание быть красивой и неотразимой. Понимаю откачку жира. Но не понимаю зачем в возрасте под 50, рядиться под 25-ти летнюю, да ещё себе грудь пятого размера делать?!!!
— Серьёзно?
— Серьёзней не куда. Но Лев Семёнович справился виртуозно.
— Не сомневаюсь, что виртуозно. Но всё же из «девушки» под пятьдесят сделать двадцатипятилетнюю это перебор! Думаю, до конца даже Лев Семёнович навряд ли справится.
Аврора хитро улыбнулась.
— Спорим⁈
— На что?
— На то, что сделает!
— Давай! Какова цена выигрыша?
— Ну я не знаю. Сам придумай.
— Хорошо. Значит так, если ты проиграешь, то будешь неделю дома ходить в спецодежде прислуги, в очень коротком платье. Накрывать на стол, убирать. Драить в нашем крыле пол, руками, задрав задницу к верху, пылесосить, протирать до зеркального блеска всю мебель, подоконники. Лично готовить мне еду и носить парик.
— Какой?
— Как у клоуна, оранжевый!
Мы оба с ней хохотали.
— Глеб! Ты с ума сошёл??? Я всё понимаю, но зачем парик? Да ещё и клоунский?
— А хочу!
— Ладно, а под платье мне что надевать?
— Панталоны! С заплаткой!
Мы хохотали не останавливаясь. Аврора, давясь смехом, спросила:
— Глеееб… с какой… заплаткой? Где?
— На заднице, причём красного цвета!
— Почееемууу?
— Фиг знает. Но будет прикольно. И чулки трикотажные, под панталоны и драные.
— Кошмар! Глеб, ты… Изврат… Я не могу…
Когда отсмеялись, она весело на меня посмотрела.
— Ну хорошо, а если ты проиграешь?
— Придумай!
— Хорошо. Если ты проиграешь, то будешь ходить в чёрном смокинге, белой рубашке с бабочкой, цилиндре и в трусах до колен, в горошек. И носки у тебя должны быть до колен и полосатые.
— В смокинге, цилиндре и трусах?
— Да! В светлых и в горошек.
— А штиблеты какие?
— Я тебе принесу. Тебе понравятся! — Она засмеялась.
— Ладно, криативщица. Пошли спать. Утро, вечера мудренее.
Когда лежали с ней в постели, обнявшись, стал целовать её. Она обречённо вздохнула.
— Не понял? Ты чего так обречённо вздыхаешь?
— Ты напряжён. Тебе нужна разрядка. Так ведь? Будем тебя разряжать. Я, как примерная жёнушка, обязана тебя разрядить.
— Разряжай! — Смотрел ей в глаза. На её губах была улыбка. Она села на кровати, скинула свою короткую ночнушку.
— Ложись, Глебушка на спину. Супруга будет трудиться.
Я замер. Всё ждал, когда она скажет: «Где контрацептив?» Но Аврора промолчала.
Аврора
Я чувствовала, видела, что Глеб напряжён все эти дни после смерти дедушки. Внешне он оставался спокойным. Но я знала, что это всего лишь маска. И я понимала, что струна натягивается. Будущая схватка за большой холдинг и контроль над активами семейства — это был экзамен для Глеба на его профпригодность, как я один раз услышала от Стива, близкого друга моего мужа и его телохранителя. Да, это был экзамен или испытание. Но не только для него. Это касалось и меня. Никто мне такого не говорил, я это знала сама.
Что мне ещё нравилось в муже, это то, что возвращаясь домой и оставаясь со мной на едине, он отсекал все дела. Я как-то спросила его, почему? Ведь проблемы и заботы никуда не исчезают? На что Глеб, улыбаясь и обнимая меня, говорил:
— Аврора, если я буду постоянно весь в делах, то первое — сойду с ума. И второе — могу потерять тебя.
Я тогда удивилась.
— Почему ты потеряешь меня?
— Как почему? Молодой и красивой жене нужно уделять внимание. Чтобы она чувствовала себя любимой женщиной. Не чувствовала себя забытой.
— Ага, поэтому ты предложил мне в случае проигрыша, ходить в панталонах и драных трикотажных чулках на резинках от трусов? — Я засмеялась, когда вспомнила наше пари. Стоило представить себя в таком наряде, меня сразу начинал разбирал смех.
— Ну ты тоже не далеко ушла в своих фантазиях! В смокинге и трусах до колен в горошек. Классная из нас бы пара получилась! Кстати, а что за штиблеты ты приготовила?
— Это секрет! — Он обхватил меня за талию.
— Признавайся.
— Зачем?
— Мне интересно.
— Интересно? — Он кивнул. Ехидная улыбка растянула мои губы. — Тогда это будет для тебя стимулом проиграть мне.
— Проиграть? Даже если я выиграю, всё равно признать своё поражение?
— А почему и нет?
— Так не честно.
— Ну и что. Зато я почувствую себя такой любимой, что планка этой любви вырастет выше звёзд.
— Нет, дорогая. Наплевать на штиблеты. Всё же в коротком платье, в панталонах ты будешь смотреться очень сексуально.
А потом обязательно была страсть. Он словно в близости со мной черпал свои силы. Пил меня, выпивая всю до капельки. И я не отказывала. Наоборот, старалась сама наполнить его до краёв собой, своей нежностью, любовью, своей страстью. Сейчас это единственное, что я могла дать ему. А дальше время покажет. Но я знала, что никогда не предам его, никогда больше не сделаю ему больно. Лучше я сама умру. Я любила его всё больше и больше с каждым днём. Даже не представляла, что так можно любить, до слёз в глазах, когда я смотрела на него, стараясь эти слёзы спрятать, чтобы он не видел. До закушенных губ, когда только одна мысль, что с ним что-то может случиться вызывала во мне панический ужас. А позже вместе с этими чувствами стала появляться злость. Злость на тех, кто посмеет лишить меня его. И это чувство стало нарастать во мне, подавляя страх.
Спустя неделю, после смерти дедушки, я была дома, в усадьбе. Глеб уехал по делам. Дарьи Дмитриевны и Владимира тоже не было. В центр на работу мне не нужно было, у меня был выходной. Я сидела в семейной библиотеке Белозёрских. Читала русскую поэзию серебряного века. В дверь библиотеки постучали. Заглянул охранник.
— Аврора Валентиновна, приехал Пётр Николаевич Белозёрский-Кречетов. Из всех только Вы здесь.
— Я поняла. Пусть проходит в холл.
— Слушаюсь.
Отложила книгу. Прошла в холл. Туда же зашёл дядя Глеба.
— Аврора Валентиновна! Вы очаровательны!
Белозёрский-Кречетов был сама благожелательность. На лице радость и неподдельное восхищение. Вот только глаза… Да, глаза. Говорят, они зеркало души. И глаза Петра Николаевича не улыбались. Они были холодными кусками темного льда. Словно души у него не было. Мне даже пришло такое сравнение как голем. Почувствовала, как мурашки побежали по спине. Но я никак это не показала. Смотрела на него спокойно. Протянула ему правую руку. Он склонился и поцеловал мне тыльную сторону ладони.