— Бимка хороший был. — Девочка вытерла ладошкой выступающие на её глазах слёзы.
— Извини, Настён. Может он и хороший был, да только глупый. Вот вторая ваша собачка умная оказалась. Не полезла на рожон. А я ведь их предупредил, чтобы сидели тихо, а то плохо будет.
— Ты плохой дядя. — Сказала мне девочка.
— Ты права, Настёна, я плохой. Плохой и злой, особенно сейчас. Давайте договоримся, что вы будете себя хорошо вести, слушать дядю Стаса. И за это, я вас могу на вертолёте прокатить. Катались на вертолёте?
— Нет. А вертолёт военный?
— Конечно.
В этот момент в дом зашли двое из моих бойцов. Дети смотрели на них широко раскрыв глаза. Девочка прижалась к брату. У одного из бойцов в руках были две свежесорванные с грядки морковки.
— Хозяюшка, я тут пару морковок сорвал. Не в претензии?
— Ешь, не жалко.
— Благодарствую. — Оба бойца посмотрели на меня.
— Располагайтесь. Значит так, двое отдыхают, двое бодрствуют. И не расслабляемся. А то дедушка у этих прелестных малышей тот ещё массовик-затейник.
Боец с морковками сел на табуретку, посмотрел на девчушку. Улыбнулся. Одну морковку положил на стол, достал нож. Дети заворожённо смотрели на него. Он опять усмехнулся. Морковки были чистые, наверное, он помыл их.
— Гляди, красавица. — Сказал он девочке. — Чик попка, — срезал нижнюю часть плода, — чик головка, — срезал ботву, — на морковку. — Протянул морковь ребёнку. Она взяла её. Бабка побледнела ещё больше. Мы же все трое мило улыбались детям. В дом зашёл снайпер.
— Стив, а куда девчонка пошла?
— Баню топить, а что?
— Ничего. Баня, это хорошо.
— Чердак проверь.
— Уже. Место там себе обозначил. Хороший обзор и сектор стрельбы.
Я ему кивнул. Посмотрел на бабулю.
— Уважаемая, как Вас зовут?
— Степанида я.
— А по батюшке?
— Никаноровна.
— Отлично. Степанида Никаноровна, дети пусть в горницу идут, а вы на стол собирайте. Не хорошо гостей голодом держать. Покажите, насколько Вы хлебосольны.
Женщина увела детей в горницу. Девочка грызла морковку. Я встал и вышел из дома. Из трубы бани шёл дым. Молодец коза. Зашёл в баню. Алёнка сидела в предбаннике. Оглянулась на меня. В глазах ненависть. Встала, выпрямившись. Подошёл к ней вплотную. Демонстративно разглядывал её личико. Некоторое время молчали.
— Что ты так на меня смотришь? — Не выдержала она первая.
— А что нельзя смотреть? — Алёна промолчала. — Вода то есть?
— Есть.
— Молодец. Подкинь ещё дров и пошли в избу. Поможешь матери на стол накрыть.
Ненависть, буквально, захлестнула меня из её глаз. Но промолчала. Подкинула дров, забив топку ими. Потом в моём сопровождении пошла в дом. Пока шли, смотрел на неё. Спина прямая. Молодчина. Зад хороший, штанами обтянут. Просто слюни бегут. Ноги прямые стройные. Бедра идеальные, узкая талия. Хороша девка. У меня чуть зубы крошиться не начали от желания.
Стол Алёна с матерью накрыли хороший. Картошка варёная в чугунке, зелень, курица варёная, сало, хлеб свежеиспеченный, яйца вареные в крутую. Соленые огурчики, помидоры. Степанида, немного подумав, принесла откуда-то трёхлитровую бутыль самогона. Поставила на стол. Я усмехнулся. Да, дамы, по шаблону думаем. Типа пришли молодчики, хлеба, яйко, курка потребовали, значит и самогон нужен. Двое бойцов, кто сидел со мной за столом, остальные двое блюли территорию, тоже, как и я усмехнулись. Я, глядя на мамашу, покачал головой и зацокал языком.
— Степанида Никаноровна, разве мы просили самогон? Мы на работе спиртное не употребляем. Дисциплина у нас. Мы боевое подразделение, а не банда вахлаков.
— Что, не будете разве? — Маманя смотрела на нас удивлённо. Я покачал отрицательно головой.
— Не будем. Ну если только вы с Алёнкой хотите, то ради бога. Мы не против.
Степанида разочарованно убрала бутыль.
— Алён, ты лучше чаю нам налей. — Попросил я девушку. — И пожалуйста не плюй нам в стаканы. — Парни заржали. Алёна уже не знала куда девать свою злость. — Алёнушка, проще будь, душа моя. А то тебя сейчас точно на миллион кусочков разорвет от эмоций. — Парни продолжали смеяться.
Я ещё два раза ходил подбрасывал дрова в печку. Температура повышалась. Наконец решил, что достаточно. Стоял в бане и вдыхал банный дух. Класс.
Сходил на опушку и наломал пихтовых веток. Так же в бане на чердаке взял пару сухих берёзовых веников. Попарюсь от души. А то ведь я так и бегал грязный.
Вернулся в дом. Там трапезничали оставшиеся два бойца. Остальные наблюдали за окрестностями. Парни службу знали туго. И прекрасно понимали, что расслабляться смерти подобно.
— Степанида Никаноровна. — Обратился я к мамане. — Дайте пожалуйста два больших полотенца и одну простынь.
Она на меня внимательно смотрела, потом молча ушла в смежную комнату. Вскоре вернулась. Подала мне сложенные два махровых полотенца и простынь. Поблагодарил её. Потом глянул на Алёнку. Хищно усмехнулся. Она подобралась.
— Ну что, душа моя, пойдём, попаришь меня.
Парни, сидевшие за столом, заинтересованно посмотрели на Алёну.
— Христом богом прошу, не трогай дочь. — Степанида подошла ко мне. Я посмотрел ей в глаза.
— Христом богом просить раньше надо было и не меня, а мужа своего. Он влез в очень грязную игру. И всю семью свою туда втащил. Так что давайте не будем бога вспоминать всуе. И я пока вежливо прошу. Алёна, я долго ждать буду?
— Мама, не надо. Не проси. Ты же видишь, это бесполезно. Зверь тот ещё.
Я, усмехнувшись, кивнул девушке в знак согласия. Да, я та ещё зверюга. Так что не надо меня расстраивать.
— Я сейчас. — Сказала она и вышла из комнаты. Через полминуты вернулась. В руках несла какую то свернутую тряпку. — Пошли. — Сказала она.
Прошли с ней в баню. В предбаннике она стала раздеваться. Я стоял и смотрел на неё. Когда осталась в нижнем белье, попросила меня: — Отвернись пожалуйста.
— Стесняешься?
— Ты мне не муж, чтобы я не стеснялась.
— Молодец. Ты мне всё больше и больше нравишься.
— Зато я тебя, всё больше и больше ненавижу.
— Это хорошо. Чем больше ненависти, тем больше потом любви. Ведь от ненависти до любви один шаг, даже полшага.
Отвернулся. Она пошуршала одеждой. Потом открыла дверь в парную и зашла. Я сам разделся полностью. Обернул вокруг бёдер полотенце, тоже зашёл. Баня была русской классической. То есть, парная совмещена была с мойкой. Два в одном. После того, как напарятся, открывали окошечко и понижали температуру. На Алёне была ночная рубашка до колен. Я стоял и опять её разглядывал. Она меня. Хороша девка, в очередной раз сказал сам себе. Взял ковшик и поддал пару. Сел на полок.
— Чего застыла, как сирота казанская? Садись рядом, погреемся. — Алёна села чуть отодвинувшись от меня. Я опёрся на стену и прикрыл глаза. Полный кайф. Банька, пар, расслабон и девчонка рядом обалденная. Потом ещё поддал пару. Воду брал из деревянной лоханки, где в прохладной воде мок веник из пихты. Сразу пошёл пихтовый запах. Опять оперся спиной на стену. Ещё сидели с ней некоторое время. Посмотрел на девушку сквозь полуприкрытые веки. Она тоже расслабилась. Голова чуть запрокинута. Волосы распущенные и падают темно-каштановым водопадом ниже спины. Она их подобрала. Глаза закрыты, губы чуть приоткрыты.
Всё пора и веничком постучать.
— Алён, веником постучи меня.
Она встала, взяла пихтовый. Я скинул полотенце. Её глаза моментально расширились. Не, ну а что, мы же в бане, а не в оперетте. Алёнка завороженно смотрела на моё возбуждённое до крайности естество. Ну а что хотите, я нормальный мужчина и организм у меня, соответственно реагирует на молодую, красивую и практически обнажённую женщину, прикрытую только ночнушкой. Улёгся на полок животом.
— Начинай.
Мля. Молодец девочка. Колотила меня от души. Я даже постанывал. Наверное, на мне всю свою злость срывала. Ну а мне этого только и нужно было. Тело у меня поджарое, кожа дублёная.
— Алён, парку поддай. — Глянул на неё. Стоит раскрасневшаяся. На лбу, носу, над верхней губой капельки пота. В глазах буря клокочет. Просто кайф какой-то. Такого у меня ещё не было! Её ночнушка стала намокать и прилипать к телу. Но она этого не замечала. Плеснула на каменку ещё воды. Зашипело. Ударил жар. Хорошо то как! Опять охаживала меня веником, только теперь берёзовым, распаренным в кипятке. Да, давай красавица моя. Алёнка остановилась. Посмотрел на неё. Она взмокла. Рубашка совсем пропиталась потом. Прилипла к груди. Сквозь мокрую просвечивающую ткань, увидел её налитую грудь, темные ореолы с крупными сосками. Рубашка так же прилипла к животу, к бедрам.
— Что, Алёнушка, устала?
— А тебе я вижу хорошо⁈ Ты что, из дерева?
— Мне хорошо. От души. Дай веник. — Сел на полке. Алёнка отвернулась, но заметил, как она опять скользнула взглядом по моему паху. Я только усмехнулся. — Чего отворачиваешься? Мужика голого ни разу не видела? Не верю.
— Мне всё равно, веришь ты или нет… Видела.
— Тогда что отворачиваешься?
— Нет никакого желания, на твой срам смотреть.
— Ой ли, Алёнушка? Не лукавь. В бане лукавить нельзя. Банник обидится.
Она взглянула на меня, смотрела мне в глаза.
— Да иди ты.
Я стучал себя веником по груди, по ногам. Решил, что для первого раза хватит.
— Иди, Алёна, остудись. А то смотрю у тебя сейчас пар из ушей пойдёт. Перегрелась поди.