Эти культуры сегодня остановились перед новейшей волной модернизации, которая требовала от них решительной выбраковки как раз того, что является самым ценным в них — духовного наследия, связанного с триадой Истины, Добра и Красоты. Они так и не совершили, несмотря на две беспощадных колонизации — внутреннюю, большевистскую, а затем "демократическую" в России; и внешнюю, связанную с британским владычеством в Индии — процесс последовательной инструментальной селекции: выкорчевывания великих общих идей, не конвертируемых в прикладное инструментальное знание.
И только сегодня мы получили возможность понять, какой шанс для себя и для всего человечества они тем самым сохранили. Теперь, когда мир застал вырождение инструментального принципа в новую присваивающую экономику всемирных финансовых афер и криминалитета, он проникается пониманием необходимости решительной альтернативы. Такую альтернативу человечество может найти в дополнении инструментального знания нормативным или нормообразующим.
Новая доминанта нормообразующего знания рождается на Континенте как альтернатива вселенскому пиратству Моря, породившему криминальные в экологическом и социальном отношениях инструментальные практики позднего модерна. Нет, недаром великие континентальные культуры с романтической нерасчетливостью защищали свой потенциал духовных универсалий, не годящихся для инструментально-прикладного использования. Если бы этот потенциал оказался растраченным, у человечества сегодня не осталось бы надежды.
Дело в том, что эти универсалии культуры, с одной стороны являющиеся наследием традиционной мудрости, с другой — продуктом нового духовного производства и просвещения, можно, оказывается, перевести из дескриптивного состояния в прескриптивное (рецептурное). Но в данном случае речь идет уже не о рецептах инструментального знания, претворяющегося в технологические практики добывания благ, а о рецептах нормообразующего знания, претворяющегося в новый тип отношения к миру и новые социальные институты, призвание которых — защита человечества от неожиданного одичания.
Такое уже случалось в истории. Поздняя античность, в лице Римской империи, являла собой однополярный мир, покоренный пиратами Моря и превращенный в пассивный объект. Античный модерн, как и новейший западный, породил, с одной стороны, богему прожигателей жизни, пользующуюся изощренными технологиями удовольствия, а с другой — армаду глобального хищничества и криминалитета, вооруженную новыми технологиями присвоения чужого богатства. Поздняя римская античность создала свой апофеоз инструментального знания, оказавшегося разрушительным для мира.
И в тот роковой час предельного падения мира, Континент и Море, Восток и Запад снова разделились. Вселенскому пиратству Моря Континент противопоставил систему нового нормообразующего знания в лице христианства, назначение которого — преобразовать не внешний, но внутренний человеческий мир. Христианство, как и последовавший за ним ислам, вовсе не было дескриптивным типом знания, не интересующимся практическими вопросами. Оно явилось миру как прескриптивное знание, прямо обращенное к практикам, но не утилитарно-производственным и политическим, а моральным.
И в этом оно не знало никакого компромисса, никакого раздвоения в духе последующей западной концепции "двух истин", знаменующей отступление христианства перед натиском модерна. Этот морально-религиозный монизм последовательно отстаивало восточное христианство, православие, отразившее духовный монументализм Континента. "Ему чужд модерный, захвативший Европу со времен Ренессанса дуализм ценностей: светских и духовных, лаических и евангельских. "Лаицизм" — вот истинная ересь для Православия. Это — воскрешенное язычество, политеизм, враг давно побежденный, почти забытый и вот вновь тревожащий церковь. Восточное христианство примитивно-монистично с точки зрения аксиологии ценностей. Для него нет двух категорий добра. Все благое, праведное, святое измеряется единым критерием: Христом... Все ценности — христоцентричны. Иных, "лаических" быть не может. Все "лаически" доброе или кажущееся нейтральным, если оно не крещено, не запечатлено всесвятейшим именем Господа Иисуса, подпадает власти "мира сего"... и "князя мира сего" { Карташев А. В. Церковь. История. Россия. М.: 1996. С. 51. } .
Этот архаический монизм необычайно важен как характерная черта континентальной духовной истории, в отличие от приключений морского духа, ловко увернувшегося от морально-религиозной цензуры посредством перевода всех областей практики в сферу так называемых "нейтральных значений", где вмешательство этой цензуры считается анахронизмом.