— Но ты же и сам, Дима, правда?.. — заволновался Рибер.
— Разумеется, — Диванов потянулся, ненароком съездив кому-то по уху и попортив прическу Извицкой. — Раз уж я еду к банановым, у меня там будет широкая программа. Потусуюсь для приличия на конференции, презентую книжку, в том числе обещают и на Острове, поныряю с вами на культурном шельфе, пообщаюсь с местной прессой, закручу роман с какой-нибудь журналисточкой… Мне звонят, дорогая, или это ты так нервничаешь?
— Тебе звонят, — сказала Извицкая и встала, наконец, как следует с его колен.
Звонила Катенька. Она, естественно, соскучилась.
— А как я соскучился! — радостно заорал в трубку Ливанов. — Слушай, солнышко, давай собирайся, мы с тобой уезжаем завтра, вдвоем и далеко. Я же обещал тебе, я помню…Нет, не на Соловки, туда потом. Что?.. да пошли ты их всех…Почему не можешь? Ну, знаешь, муж — это несерьезно… На работе что-нибудь соври…Да. Шесть ноль пять, не опаздывай. Целую.
Спрятал мобилку и поискал глазами Извицкую, но та уже стояла неудобно, за плечом. Ливанов запрокинул голову и заговорщически подмигнул:
— Если б она позвонила вчера, я бы ее послал и не заметил. Но она меня любит и поэтому позвонила сегодня. Так что ей я тоже дам. Все совпало, Извицкая, а значит, все будет правильно и хорошо. Я люблю, когда совпадает.
Извицкая маячила наверху, странная в ракурсе, глядя на него вниз своими зелеными глазищами. Он подмигнул ей еще раз, вернул голову в нормальное положение и осмотрелся по сторонам — что-то давно не наливали — когда сверху и сзади донеслось:
— А по-моему, ты просто боишься, Ливанов.
— Чего я не понимаю про банановых, — в параллель заговорил Юрка Рибер, — так это почему они до сих пор покупают у нас газ. Вот как ты это объяснишь, Дима? Им же не нужно. У них ни черта на нем не работает, ну кроме тупо газовых плит кое-где в старом фонде. Вот какого, по-твоему?
— Самоутверждаются, — ответил вместо Ливанова какой-то смутно знакомый журналист, Юркин приятель. — Каждый раз с шумом и треском снижают цены, а нам некуда деваться, все равно больше никто не купит. И ликуют, блин, всем народом, когда мы соглашаемся.
— Насчет никто не купит ты загнул, — не согласился Рибер. — Та же Гренландия, Антарктида…
Извицкая смотрела.
— Ты дура, — спокойно сказал Ливанов. — Умный человек в этой стране принципиально не попадает в ситуации, где пришлось бы бояться. А в Банановой весело и бестолково, я давно хотел пожить там немного. Правда, у них жарковато, но ничего, куплю себе хороший кондишен. А с газом все не так просто…
…Было уже очень поздно, второй или даже третий час ночи, но время давно остановилось и потеряло значение, как оно всегда бывает на продымленных и забитых под завязку спорящими людьми интеллигентских кухнях этой страны. Уже обсудили и газ, и власть, и современную поэзию, и счастье, и раза три — глобальное потепление. Кто-то прощался и уходил домой, протискиваясь между телами, кто-то проявлялся неизвестно откуда, меньше людей не становилось, происходила обычная ротация, наглядно доказывающая всеобщую взаимозаменимость. Извицкая исчезла, на коленях у Ливанова сидела теперь увесистая Соня Попова, она хихикала и млела каждый раз, когда он вспоминал ее пощупать.
Содержание кислорода в воздухе все сильнее стремилось к нулю, кто-то, зажатый ближе к окну, распахнул створку, и драная по краю тюлевая занавеска вспучилась, как виртуальный парус на гламурном островном корабле. На фантомном, в сеточку, ночном фоне обозначился силуэтный профиль с черной бородой. Ливанов ссадил с колен протестующую Соню, но, пока он это делал, силуэт исчез, трансформировавшись в гигантский вазон с кактусом-опунцией, да и вообще, наверное, хватит на сегодня пить.
— А в шесть утра у меня поезд, — сказал в пространство Ливанов. — Или в семь?.. подожди падать, солнце, дай сверюсь с искусственным интеллектом. Будешь смеяться, дорогая, все-таки в шесть.
— Так пойдем ко мне, — бесхитростно предложила Соня. — Я близко живу.
— Как мы с тобой договоримся, Дим? — засуетился Юрка Рибер, умевший договариваться в любом состоянии.
Очень захотелось его послать, но, наверное, это было бы не совсем правильно, и Ливанов бросил:
— Приедешь — на месте созвонимся.
Он тяжело поднялся и двинул к выходу, подталкивая перед собой Соню и взрезая, как фигурой на носу корабля, ее мощным корпусом волны риберовских гостей, колышащихся в душном дыму. По дороге ему совали на прощание руки, и Ливанов все их пожимал, кто-то махал издали, кто-то похохатывал, похлопывал по плечу, давал советы. Сонечкины уши впереди пылали горячим красным цветом.