Вся византийская культура, от ее первичных, становящихся форм до позднего, по своему раннеренессансного состояния времен империи Палеологов, пропитана античным наследием, которое периодически оживает, начинает воплощаться в новых, пусть и вторичных по своей сути, творческих достижениях.
Вскоре после официального утверждения христианства в качестве государственной религии император Юлиан предпринял последнюю попытку реставрации переосмысленного им в духе неоплатонизма язычества. Она не удалась, но и после него, а в основных городах страны — до времен Юстиниана I, открыто действовали высшие школы антично–языческого образца. И в век Юстиниана в традициях языческой поэзии предшествующих веков работали такие поэты, как Агафий, или склонный к эротическим темам Павел Силенциарий, описавший в гомеровских гекзаметрах константинопольский храм св. Софии (в угоду воздвигшему его императору). А на самом закате Византии представлявший на Флорентийском соборе 1436–1439 гг. православную сторону Плифон в трактате «Законы» предлагает широкую и совершенно откровенную программу реставрации эллинского язычества.
В течение всей византийской истории антично–языческая культурная ориентация имела аристократический оттенок и часто становилась духовным прибежищем оппозиционной элиты. Противоположный полюс отторжения от имперско–церковного официоза представлял суровый, зачастую монашеский аскетизм, часто сопряженный с действительным нонконконформизмом. В этой связи достаточно вспомнить имена «великих каппадокийцев» — Василия Великого, Григория Богослова и Григория Нисского, а также близкого к ним Иоанна Златоуста.
Именно монашество стало массовой альтернативой обыденному ханжеству византийской жизни. В течение почти всего IV в. отношение к монашеству (преимущественно в то время египетскому) в церковных кругах было неоднозначным. Иерархи смотрели на него с подозрением, однако общая популярность аскетических ценностей среди христиан Востока в то время (их своеобразная реакция на омирщение и огосударствление Церкви) обеспечивала анахоретству массовую поддержку. В V в. власти не только лояльно относятся к нему, но и подчеркивают свое благорасположение. В такой обстановке появляются первые монастыри и в центральных областях империи, в частности, в окрестностях Константинополя. Монашество становится здесь грозной политической силой, нередко поднимает возмущенные толпы и тем самым активно влияет на церковную и светскую политику. Но постепенно, в течение VI в., политическая активность монашества снижается, и монастыри интегрируются в сложившийся общественно–экономический строй империи.
Суммируя изложенное, можно сказать, что в основе Византийско–Восточнохристианской цивилизации изначально лежал дуализм старого, позднеантичного, постязыческого (в пределах которого аполлоновско–дионисийская альтернатива уже не была актуальной) начала и возникшего параллельно с ним и наложившегося на него начала древнехристианского в его специфической, со временем приобретшей греко–православный вид формой. Сохраняя свою относительную автономность, они, в то же время, создавали основную ось духовного напряжения византийской культуры, выступая в качестве «допускаемой» в первом случае и санкционированной — во втором альтернатив официальности имперско–церковного верноподданства и благочестия.
Конфигурация Византийско–Восточнохристианской цивилизации и ее основные структурно–территориальные компоненты (Ю. В. Павленко)
В результате церковных расколов IV–V вв. от основного ствола христианства, исповедовавшего принятый на Никейском соборе в 325 г. символ веры, отпочковались отдельные христианские направления, прежде всего такие, как арианство, а затем (уже в связи с различными точками зрения на догмат о богочеловечности Христа) несторианство и монофизитство.
Арианство, окончательно отвергнутое к концу IV в. как грекоязычным Востоком, так и латиноязычным Западом, распространилось в среде активно принимавших его в ту пору германцев–федератов и на становление структуры Восточнохристианской цивилизации прямо не повлияло. В пределах раннесредневекового Макрохристианского мира с арианством идентифицировали себя занявшие западноримские провинции германцы (кроме франков): вестготы, остготы, вандалы и пр. Но несторианство и монофизитство, в обрядовом отношении более близкие к официальному византийскому христианству, стали на несколько столетий преобладающими на Ближнем Востоке — от Армении до Египта и Эфиопии — и затем получили широкое распространение в восточном и южном направлениях. Они, после их осуждения соответственно на Эфесском 431 г. и Халкидонском 451 г. соборах, стали формами религиозной самоидентификации негрекоязычных масс восточных провинций Византии176.
176