Таким образом, феодальное земельное право даже в тех странах, где оно достигло своего высшего развития (как Франция или западные земли Германии), оставалось своеобразной надстройкой над традиционным правом отдельных крестьян на их землю, при том, что во многих государствах Западной Европы (как Швеция, Норвегия или Кастилия) свободное индивидуальное крестьянское домохозяйство оставалось основой экономической жизни в течение всего Средневековья.
Феодализм (понимаемый, естественно, не как формация, а в качестве особой политической системы сеньерально–вассальной иерархии, основанной на личной преданности и условном землевладении) не проистекал из производственной необходимости (как, например, государственно–бюрократическая система в условиях ирригационного земледелия на Востоке). Уже на стадии формирования Западнохристианского мира на частнособственнических принципах основывалась не только торгово–ремесленная сфера (как это было уже типично и для Востока), но, во многом, и земледелие, над которым впоследствии выросли феодальные структуры.
В отличие от Востока и даже Античности (в ее классическом, полисном виде), Западнохристианский мир с самого начала содержала пусть сперва и малоразвитые, но все же вполне явственные, зачатки частнособственнических отношений и в аграрной сфере. Политическая власть здесь, в отличие от Востока, не была органически связана с организацией экономической деятельности, но, в то же время, отчуждала внеэкономическим способом прибавочный продукт у производящих сословий, в особенности у крестьян.
Возвращаясь к вопросу о древнесредиземноморском наследии в социокультурной системе средневекового Запада, следует разграничивать то, что, во–первых, перешло из классического античного наследия и императорского Рима, и, во–вторых, от древнего христианства, складывавшегося, как известно, в качестве идейной, религиозно–нравственной альтернативы позднеантичному обществу, затем пошедшего на примирение и даже союз с властью, но в середине I тыс. оказавшегося в принципиально различных условиях в Восточном и Западном Средиземноморье.
От Античности Запад унаследовал, прежде всего (не говоря о некоторых научных знаниях, технических изобретениях и пр.) выборную систему коммунально–городского самоуправления, рационалистический подход к решению проблем и понятие о законодательно оформленном правопорядке, а также, что особенно важно, представление о своей цивилизационной идентификации, основанной на идее Западной Римской империи и единстве венчавшейся римским первосвященником (папой) церковной структуры.
И древнегреческие полисы, и во многом подобные им древнеиталийские городские общины (civitas) имели своими элементами отдельные домохозяйства, главы которых обладали полнотой гражданских прав и выборным путем формировали органы самоуправления. Во времена эллинистических монархий и, тем более, Римской империи автономные права таких городских общин все более урезались и нарушались, однако традиция муниципального самоуправления сохраняется до конца Античности и переходит в Раннее Средневековье.
Прежде всего это наблюдается в пределах бывшей Западной Римской империи, на территориях, оказавшихся под властью слабых варварских королей, тогда как в Византии государственная машина в Раннем Средневековье ликвидирует остатки городского самоуправления. Дольше всего оно удерживалось на периферии этой империи — в Херсонесе–Херсоне, к примеру — до 30‑х гг. IX в.164 В этом отношении особенно характерным является пример Венеции, которая, сохраняя и развивая традиции античного самоуправления и под номинальной византийской властью, в X в. превращается в самостоятельную республику. Для сравнения, страны Халифата, многие из которых (в пределах Средиземноморья — от Сирии до Испании) ранее составляли органическую часть Античного мира, городского самоуправления не знали. Определенное исключение составляли лишь священные города Хиджаза — Мекка и Медина, не имевшие никакого отношения к античному наследию.
На античной почве вырастает и западный рационализм — в его предельно широком понимании, как склонности решать разнообразнейшие проблемы при помощи формально–логических операций, безотносительно к тому, берутся ли исходные посылки из Библии, авторитетных философов (прежде всего схоластами — у Аристотеля) или эксперимента (как в новоевропейской науке). Разум воспринимается как нечто самодостаточное, поставленное над прочим бытием в качестве судии и оценщика.
164