Почувствовав нешуточный мороз и угрозу обморожений, Иван Земцов обернулся и через шедшего за ним Женьку Кондрашова приказал:
- Передай по цепочке: всем, в обязательном порядке, не переставая, шевелить пальцами ног. И активно работать лыжными палками.
До меня этот приказ не дошёл, так как в это время я уже начал созда-вать фото-летопись нашего героического похода.
Чтобы сделать снимок, я забирался в глубокий снег, чтобы найти выразительный ракурс, снимал рукавицы и варежки, чтобы прицелиться видоискателем, а также поправить непослушную от мороза гармошку камеры, выставить нужную диафрагму и выдержку. Пальцы рук тотчас коченели, и я дышал на руки, чтобы их отогреть, но это, признаюсь, мало мне помогало. За это время отряд удалялся, и я торопился, хвастаясь хриплой одышкой, ему вдогонку. И это помогло мне избежать сильных обморожений.
Однако не всем повезло, как мне. В частности, мороз нашёл себе жертву в лице моего однокашника Володи Гордющенко. Но об этом чуть позже.
А пока все идут и шевелят пальцами ног. Лица обросли белым мохом инея. Пар дыхания сразу замерзал, превращаясь в мелкую ледяную пыль. Северное солнце, похожее на стёртую медную монету, едва высовывалось из-за горизонта и светило утомлённо, как будто само замёрзло. Иван решил повернуть в сторону чернеющего леса, там он рассчитывал спрятаться от ветра.
Действительно, в лесу стало тише, но зато тропить лыжню сделалось труднее, так как приходилось петлять между обсыпанными снегом куцыми, словно общипанными, елями. Кроме того, приходилось преодолевать рвы, по которым летом текли ручьи. Иногда эти рвы были завалены упавшими от бессилия деревьями, и группа осторожно передвигалась по бурелому. Мужчины помогали женщинам, подавая им руки в варежках.
Время от времени Иван сверял по карте мелкого масштаба и компасу направление движения отряда. В те времена достать такую карту было край-не сложно, Генштаб заботился о соблюдении секретности, забыв, что немецкие войска во время войны имели прекрасные карты, многие из них попали в руки советских самодеятельных туристов. Одну из таких карт имел Иван. Он когда-то ходил по этому маршруту, но с тех пор многое изменилось да и забылось, честно говоря. Названия на немецких картах были на немецком языке, но прочитать эти названия для студента Ленинградского горного института не составляло большого труда. Так или иначе, немного поплутав и покружив, отряд через несколько часов вышел к рыбацкой избе. Она стояла на пригорке, на опушке леса, внизу расстилалось белое поле замёрзшего озера.
Быстро смеркалось. В заполярье зимой солнце тускло светит от силы четыре с половиною часа. Одинокие заброшенные избы всегда и везде окрашены мистической таинственностью, кажется, что в них живут колдуны и приведения. А уж в Заполярье, в жуткий мороз, с приближающейся темнотой такая изба вселяет ужас необъяснимого страха.
Изба, к которой вышел наш отряд, напоминала рисунок, когда попро-сишь любимого сыночка нарисовать домик, и мальчик, неловко держа карандаш, изображает что-то невразумительное, и тогда ты сам берёшься научить его изобразить домик в аксонометрии: глухая торцовая стена с венчающим её треугольным фронтоном, закрывающим чердак, в нём слуховое окошко. От торцевой стены под углом стена фасадная, с крылечком и двумя окошками по бокам. Над крышей труба, из неё дым.
Всё это было в рыбацкой избе, но стёкла в окнах были выбиты, а дым из трубы появился потом, когда мы стали топить печку. Да, в избе была простейшая кирпичная печка-плита, наполовину разваленная, с оторванной топочной дверцей. Но это была печка, которую можно было кормить морозными дровами. Проникнуть в избу на разведку можно было через оконный проём, в котором не было рамы, а к окну вели две наклонные доски, напоминавшие трап, по которому поднимались заключённые в холодные тёмные трюмы. Разведка была поручена Женьке Кондрашову, он был горнолыжник. Он сгрёб снег с досок и, балансируя руками, поднялся к окну и залез внутрь. Через пять минут он выбрался обратно и доложил обстановку.
Чтобы войти внутрь всем остальным, надо было отгрести сугробы снега, завалившего избу со всех сторон. Иван разделил отряд на три части и распорядился: одним отгребать лыжами снег от входа, другим утаптывать снег вокруг избы, третьим идти в лес за дровами. Я вызвался идти за дровами, ко мне примкнул Володя Гордющенко. Он терпел опасное онемение стоп и рассчитывал, что в работе ему удастся их отогреть.
Когда мы вернулись, держа в руках охапки отпиленных веток и валяв-шихся в снегу сучьев, все уже находились в избе, Женька Кондрашов прибивал гвоздиками одеяла, завешивая окна, Славка Шумский светил ему фонариком. Иван раздувал огонь в печке, подсовывая в топку сено, которое нашлось на чердаке, куда вела приставная деревянная лестница. Мужчины расстилали остатки сена на полу, устраивая место для ночлега. Женщины сидели на рюкзаках, нахохлившись в ожидании тепла.
Закончив с занавешиванием окон, Женька наколол топориком щепы из принесённых им в рюкзаке сухих берёзовых дров. Иван стал подкладывать их в топку поверх сена, а на них принесённые из леса мной и Володей Гордющенко дрова, ломая их на кривые поленца. Они были сырыми, некоторые с наледью. Они недовольно шипели, соприкасаясь с пламенем огня. Через щели и разломы в печке повалил дым, устремившись к потолку. Он щипал глаза, мстя за казнь дров. Но постепенно дрова в печке оттаивали, разгорались весёлым туристским костром, создавалась тяга, уносившая дым в трубу. Иван послал одного из "мужей" принести ведро снега для воды. Дамам поручил варить гречневую кашу. Когда тот, кто был послан с ведром за снегом, плохо прикрыл дверь, все дружно заорали благим матом:
- Две-ерь!
От печки пошло тепло. Через час в ведре булькал кипяток, требуя себе крупы. В плите было две конфорки, как раз одна для кастрюли с кашей, вторая для чайника. Когда вода закипала, чай заваривали прямо в чайнике, высыпая в него полпачки байхового чая "Со слоном". Чай назывался индийским, хотя все знали, что он никакого отношения не имел к Индии. Вскоре каша и чай были готовы. В кастрюлю с кашей выложили четыре банки свиной тушёнки, запах пошёл одуряющий. Но вкусный. Иван снял пробу, сказал: "Нормально" и велел приступать к еде. Вооружившись небольшим алюминиевым уполовником, он накладывал кашу в подставляемые миски. И все ели. После пили крепкий чай, добавляя в него сгущённое молоко и сахар. И пили горячий сладкий чай с чёрными сухарями, размачивая их в кружках.
Наевшись и напившись, стали согреваться от тепла, шедшего с двух сторон: снаружи - от печки и изнутри - от желудка, повторно варившего съеденную кашу и выпитый с сухарями чай. Раскатывали спальные мешки и раскладывали их на полу, ближе к печке. Мужчины помогали женщинам снять ботинки и выставляли их сушиться и греться на кирпичные края плиты. "Мужья" стянули с ножек своих дам носки и стали растирать побелевшие нежные стопы, чтобы вернуть им природный розовато-жёлтый цвет. Добившись желаемого результата, "мужья" натягивали на ножки дам грубые шерстяные носки и помогали дамам забраться в спальные мешки, накрыв их дополнительно байковыми одеялами.