Володя Гордющенко обратился ко мне:
- Послушай-ка, Вадим, помоги мне как самбист самбисту снять ботин-ки. У меня из этого простейшего действия ничего не получается. Видно, ноги опухли. Или ботинки скукожились.
- Если ты способен острить, значит, не всё так плохо.
Я распустил шнурки на его задубевших ботинках и, взявшись одной рукой за каблук, другой за носок, попытался снять ботинок с ноги Володи. Но у меня ничего не вышло. Володя сморщился от боли и скрипнул зубами.
- Я знаю, ты очень сильный, но прошу тебя: не оторви мне ногу. Она ещё может мне пригодиться, - едва выговорил он.
Подошёл Иван Земцов, светя фонариком.
- Что случилось? - спросил он с тревогой в голосе.
- Этот тип, - показал Володя на меня, - хочет оторвать мне ногу.
- Ну-ка пусти, - сказал Иван, отодвигая меня в сторону.
Иван полностью освободил ботинки от шнурков, но снять ботинок у него тоже не получилось.
- Дай-ка твой охотничий нож, - сказал он мне. - Придётся резать.
- Надеюсь, не ногу? - спросил вяло Володя.
Иван распорол острым ножом нитки, которыми был пришит язычок ботинка, вытащил его, отпорол углы коротких берцев. И только после этого осторожно снял ботинок. Затем повторил то же самое с другим ботинком.
- Иван, ты же испортил мне ботинки, - заныл Володя. - Как я теперь дальше пойду на лыжах?
- Не гони лошадей, - сказал Иван. - И помолчи. Вернёмся в Ленинград, я отдам эти ботинки в сапожную мастерскую. Будут как новенькие.
Он осторожно стянул шерстяные носки с ног Володи, потрогал ладо-нью голые стопы. Я тоже потрогал. Стопы были твёрдые, бледно-серые, холодные, как у мёртвого трупа. Кончики пальцев покраснели.
- Обморожение второй степени, его надо срочно в больницу, чтобы избежать гангрены и ампутации, - заключил краткий осмотр Иван.
- Как же так? - задал Володя умный вопрос.
- А вот так, - ответил Иван тоже не глупо. - Я же передавал по цепочке, чтобы непрерывно шевелить пальцами. Ты что, не понял?
- Я пробовал, - виновато сказал Володя, - но у меня была слишком тесная обувь. Скорей всего, в этом всё дело. Я думаю, ботинки замёрзли.
- Не умничай, - возразил Иван. - Придётся тебя транспортировать в Ленинград. У нас при Горном институте есть хорошая больница.
- Зачем же в Ленинград? - расстроился Володя. - Уж лучше тогда в Москву. Там у меня родной дядя работает хирургом в Центральном госпитале Министерства внутренних дел. Он профессор. Тема его докторской диссертации "Лечение ожогов и обморожений в полевых условиях".
- Ах, вот как, тогда это меняет дело. Придётся тебе, - обратился Иван ко мне, - его сопровождать. Как самбист самбиста, - добавил он.
Я сильно расстроился и обиделся. Ну что это, в самом деле, за невезуха такая. Только начался поход, и на тебе: надо возвращаться в Москву. И Володька Гордющенко тоже хорош гусь: не мог уж пальцами пошевелить.
- Раз такое дело, - грустно-весело сказал Володя, - гори оно огнём, дальше мы по Кольскому не пойдём.
- Не остри, - сказал Иван обеспокоенно, - твоё состояние намного серьёзнее, чем ты, возможно, себе думаешь.
- Что же делать? - задал я риторический вопрос. - Наверное, придётся его везти на станцию, положив кулём на лыжи. Как ты думаешь, Иван?
- Я отвечу на этот вопрос завтра утром, подумаю малость, пошевелю мозгами, померекаю. Утро вечера мудренее. А пока ложитесь спать. Помоги ему залезть в спальный мешок, накрой одеялом. И пусть он выпьет немного спирта, разбавленного водой, чтобы заснуть.
- Навеки вечные, - вновь не удержался Володька Гордющенко от охватившего его нервного желания глупо острить.
Иван велел всем спать, а сам уселся на колченогий табурет возле плиты и стал подкладывать дрова, чтобы непрестанно поддерживать огонь.
- Ты что, всю ночь будешь так сидеть? - спросил я.
- Зачем всю ночь? - ответил Иван, хмыкнув. - Посижу часа два, потом тебя разбужу, ты час подежуришь. Через час разбудишь следующего, к примеру, того же Славку Шумского. И так далее. Это называется по-научному вахтовый метод. Нельзя допустить, чтобы печка погасла.
Утром наступившего дня, ещё не рассвело, Иван всех разбудил, велел обуваться, одеваться потеплее, выходить оправиться со стороны тыльного фасада хижины. Сначала женщинам, потом мужчинам. Велел варить манную кашу и готовить чай. Пока все занялись, позёвывая со сна, выполнением полученного от строгого руководителя похода распоряжения, Иван поручил мне и Женьке Кондрашову принести ещё дров.
- Вы вчера ходили, сходите ещё раз, у вас уже есть опыт.
Когда мы вернулись с новыми охапками веток и сучьев, Иван отозвал меня в сторону и сказал строго конфиденциально, как будто посылал меня в опасную разведку через линию фронта в глубокий тыл врага:
- Я тут посмотрел расписание поездов: в два часа тридцать минут на станции "Апатиты" остановится скорый "Мурманск - Москва", следующий в Москву через Кандалакшу, Петрозаводск, Тверь. Без захода в Ленинград. Надо успеть на этот поезд. Я посмотрел по карте, мы вчера прошли от стан-ции до этой рыбацкой хижины 15 километров. С тобой пойдёт Женька Кондрашов, я ему об этом уже сказал. Он когда-то ходил со мной в Хибинах и неплохо ориентируется на местности. Везти Володю, положив его на лыжи, как ты вчера вечером предполагал, не получится, лыжня глубокая, а по целине вы его не дотащите. Ботинки он надеть не сможет. К тому же это уже не ботинки, а полуфабрикат. Надо сделать из носков некое подобие валенок. У тебя есть запасные носки? - спросил он, обращаясь к Володе Гордющенко.
- Есть две пары, - ответил Володя скучно.
- Это хорошо, - сказал Иван. - У меня тоже есть одна, могу тебе одолжить. Вот, понимаешь, отрастил себе ножищи, как у слона, носки не сразу напялишь. Ну, ничего, как-нибудь валенки смастерим. Три пары носков твои, одна моя, ещё бы одну, и, я думаю, валенки будут готовы.
- Я могу пожертвовать свою запасную пару, - предложил я. - Мне не жалко. В Москве ещё куплю.
- Отлично, - сказал Иван. - Сам погибай, а товарища выручай.
Мы помогли Володе натянуть отобранные носки один за другим по возрастающим размерам на холодные бледные ступни - получились некое подобие деревенских чуней. Затем Иван снял с Володиных лыж задние ре-мешки креплений, оставив только переднюю петельку. Раздал её на самый большой размер и обмотал эластичны бинтом, чтобы нога в чуне плотно входила в петлю крепления, но ремешок не давил ногу.