«Точно, она… — Миша поглядел на Малышева. — Интересно, что бы это значило?»
— Ну что? — спросил Павел тихо.
— Она…
Прежде чем они успели что-либо решить, девушка, торопливо и ловко пробираясь между сидевшими и стоявшими людьми, подошла к ним. Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Наконец девушка сказала, робко глядя на Зеленцова:
— Кажется, я не ошиблась? Это вас я видела в концлагере, тогда… Помните?
Под холодным, почти враждебным взглядом Миши она опустила глаза.
— Да, — сказал он, — не ошиблись… Я тоже очень хорошо вас запомнил.
Она взглянула на Малышева, словно надеясь найти у него защиту, но, встретив его ненавидящий взгляд, опять обратилась к Зеленцову.
— Чего б вы ни думали обо мне, это ваше право. Оправдываться я не буду. Прошу лишь об одном… Скажите, знали ли вы того человека, что стоял сразу же вслед за вами? Его звали Виктором… Виктор Кирилин. — Пристально глядя на него, она с надеждой повторила: — Виктор Кирилин… Номер семьсот девятнадцатый… Знали?
Миша переглянулся с Павлом. В голосе девушки с большими глазами слышалась такая трепетная надежда и еще что-то непонятное, но больно чувствующееся сердцем — может, раскаяние, может, страдание, — что им обоим стало неловко.
Но все пережитое и виденное в концлагере не разрешало прощать. Еще стояли перед глазами замученные товарищи, надзиратели с дубинками, окоченевшие на холоде трупы умерших. Еще звучал в ушах вой сирен и раздавались беспощадные окрики эсэсовцев.
— Да… — глухо ответил Зеленцов. — Знал, слишком хорошо знал…
— Знал? — упавшим голосом переспросила Надя. — Значит… он погиб…
Зеленцову не пришло на ум спросить, откуда ей это известно; он сказал:
— Да. На второй день после вашего… — Он долго выбирал подходящее слово и наконец вспомнил запомнившееся из какого-то романа: — Вашего визита, — язвительно окончил он.
Павел незаметно толкнул его в бок. Зеленцов, глядевший в сторону, вздрогнул: по лицу девушки бежали слезы.
— Поздно жалеть, — несмотря на протестующий знак Павла, сказал он. — Жуткой смертью погиб — в душегубке. Да разве вы знаете, что это такое? Что вам говорить… Наверно, перед концом и вас помянул…
— Замолчите! — крикнула Надя, шагнув к нему. — Замолчите… — повторила она тише, и Зеленцов от неожиданности попятился. — Вы не имеете права судить меня. Думайте обо мне, что угодно, но этого… Жестокий вы человек…
— Я имею такое право, барышня, — глухо отозвался Зеленцов.
Сдерживая слезы, она взглянула на него.
— Кто знает, у кого из нас прав больше…
С каким-то неопределенным чувством горечи и недоумения смотрел ей вслед Зеленцов, смотрел и не знал, что сказать, что сделать.
— Да ну ее к чертовой матери, — дернул его за рукав Павел. — Пойдем.
Зеленцов долго не мог успокоиться. Сидел, нахмурив брови: «Хорошо знаешь, что прав во всем, а на душе какая-то горечь. Виноват в чем-то перед этой бесстыжей девкой? Как же, только этого и не хватало — разбирать, что к чему. Нужно о другом подумать. Вон отправка скоро. Говорят, для полного эшелона нужно тысячу человек. Как наберут — сразу повезут. Что все-таки делать?»
Зеленцов почувствовал на себе пристальный взгляд Кинкеля и, подняв голову, коротко спросил:
— Что?
— Брось мучить себя. Обстоятельства покажут, как быть.
— Обстоятельства. Их никогда не будет в нашу пользу… — и, помолчав, добавил: — Помешал ты мне. У меня стишки в голове звучали о полночи, о любви… Эх, любовь, любовь! Что она, на сам деле такое?
Павел хмыкнул:
— Дубина! Нашел время… Любовь… Это только говорится — любовь. Всякие там зефиры, благородные слова и прочая чепуха. А все эти идеалы всегда заканчиваются под одеялом — вот тебе и любовь.
Кинкель засмеялся:
— Молодой ты, Павлушка, а рассуждаешь, как дед. Как же без любви жить? Сам ты разве не любил никого?
— Любил. С шестнадцати лет врезался, а она меня, шельма, с треском вокруг пальца обвела. Уехала с одним матросиком, только подолом мотанула на прощанье…
У входной двери поднялся шум, и Малышев, обрывая рассказ, подхватился и ушел. Вернувшись, коротко бросил:
— Подрались двое… дураки… куда только не лень силу расходуют.
Никто не ответил. В облаках выдыхаемого людьми пара поблескивала под потолком сединой инея огромная люстра.
В холодных закоулках вокзала плутали люди, плутали короткие зимние дни.
В ночь перед отправкой эшелона несших караул в вокзале эсэсовцев сменила рота полиции.
Сергею, назначенному в первую смену, достался пост в вокзале: в коридоре, ведущем в уборную.