Сон. Свет любимых глаз и тепло желанных губ. И скрип снега, и безжалостный взмах руки. Удар. Судорожный, предсмертный хрип. А сердце стучит, стучит… И, кажется, совершенно спокойно. Потому, очевидно, что путь к самому дорогому пролег через кровь и смерть. Потому, что, отняв у человека многое, очень многое, жизнь оставила ему главное — счастье борьбы, счастье, вместившее в себе всю неохватную полноту бытия: от ужаса смерти до радости победы, от мертвой усталости и скудных минут непробудного сна до могучего желания великих свершений и радости трудных, подчас мучительных дорог.
И Виктор думал в полудремоте о том, что человек — это, прежде всего, путник, неутомимый путник. И снилась Виктору дорога, и он, торопясь, шел и шел вперед, но дороге не было конца… И тогда он подумал, что жизнь человека — вечный путь.
Рядом с Виктором лежал Горнов. Несмотря на сильную усталость, он в эту ночь так и не сомкнул глаз. Ливнем воспоминаний на него рушилось прошлое. Вокруг него дышали и разговаривали во сне люди, а будущее заглядывало в замороженные окошечки землянки неясной улыбкой рассвета.
Мир. Опутала его паутина дорог.
Родится человек. По каким дорогам суждено шагать ему в жизни… Счастье или горе выпадет ему на долю — кто знает…
Как и судьбы людские, переплелись, перепутались пути-дороги, война разрубила их на тысячи кусков, и не понять, где конец, где начало.
Дороги, дороги… Грунтовые, шоссейные, железные…
Толпы.
Колонны.
Составы.
Тысячи составов.
По сотням дорог вливалась в жилы Германии бунтующая подневольная кровь с оста.
Подрагивал вагон на стыках рельсов; люди вповалку лежали на полу, на нижних и верхних нарах, но мало кто спал.
Эшелон гигантской, изгибавшейся на закруглениях змеей мчался на запад, словно стремился не отстать от плывущей в том же направлении ночи.
Вместо того чтобы сразу увезти людей в Германию, их уже больше трех недель гоняли по разным дорогам, заставляя расчищать и ремонтировать пути, растаскивать захламления на станциях.
Но дня два тому назад эшелон взял направление на запад. Правда, сутки пришлось простоять на небольшой станции, пропуская встречные составы, следовавшие почти непрерывно один за другим.
Хозяйственный фельдфебель Пельцер, пользуясь свободным временем, приказал обеспечить все вагоны углем. Из третьего вагона уголь, под присмотром конвойных, таскали Зеленцов с Малышевым.
Накидывая уголь в ящик, сделанный наподобие носилок, Зеленцов не стал колебаться, когда лопата неожиданно стукнула о небольшой обрубок углового железа. С первого взгляда понявший в чем дело, Малышев на одну минуту заслонил Мишу от конвойных; железяка оказалась в ящике и была благополучно перенесена в вагон. Еще раньше они вместе с Арнольдом осмотрели и ощупали решетки на окнах и даже поделились мнением, что решетки заделаны крепко, но если бы подходящий ломик…
В третьем вагоне в большинстве находилась молодежь лет шестнадцати — семнадцати и лишь несколько человек взрослых.
Бежать соглашались все.
Когда, по мнению Малышева, время приблизилось к полуночи, он приподнял голову и спросил:
— Ну, как, ребята? Пробуем?
Шепот горяч и отчетлив; Миша хорошо расслышал его в перестуке колес и в шумливом подрагивании вагона.
— Давай. Была не была… пока не поздно, пока своя земля кругом… давай…
Быстро разобрали мешавшие верхние нары и стали выламывать решетку. Все в вагоне всполошились, и Павел, действовавший обрубком рейки, то и дело огрызался на подававших со всех сторон советы. Наконец, содрав кожу на большом пальце, он выругался и отошел в сторону. Его место занял Кинкель. Слесарь действовал на ощупь, но умело. После недолгих усилий ему удалось расшатать болт, которым был прихвачен один из углов решетки.
— Потише стучи, — предупредил Павел, завязывая палец вырванным из шинели карманом. — Услышат — сразу капут наведут.
За Арнольда отозвался Зеленцов:
— Ни черта не услышат. Первый пост у них через три вагона.
Арнольд просунул рейку под угол немного отошедшей от стены решетки:
— А ну, товарищи, кто посильнее, берись.
Руки облепили конец рейки, и Зеленцов скомандовал:
— Раз, два… разом!
— Еще… разом!
Кому можно было, ухватились за прутья решетки, и после четвертого рывка расшатанный угловой болт с треском прорвал доску.