Как ни странно, он ее побаивался. Она, кажется, начала кое о чем догадываться. Быть может, он ошибается, но что-то есть. И приходится терпеть… Мать его сына, а сына Кирилин любил. Не будь жены, сделал бы из него настоящего человека, приспособленного к своему времени. А так…
Кирилин давно махнул рукой и на воспитание сына, и на всю семейную волокиту. Были дела поважней. В свое время и сын от него никуда не денется…
Он чувствовал, постепенно сын становится чужим; приписывал это жене, Кирилин не понимал, что сын просто взрослеет и начинает смотреть на жизнь другими глазами.
И Кирилин замкнулся в мире своих, одному ему известных, дел.
Он был честолюбив, его считали неплохим работником, но близких друзей у него не было. Те, кто ближе других знали его, неопределенно пожимали плечами:
— Не поймешь. Человек как человек, а чего-то в нем не хватает.
Наделенный от природы хитростью, он никого не пускал в свою личную жизнь. Никто не должен туда проникнуть. Для этого у него особая причина: о ней не знали ни жена, ни сын. «Твой лучший друг — ты сам, — любил повторять он. — Самый мудрый закон жизни».
Окутавшись дымом, Кирилин сердито кашлянул, вспомнив, как недавно сам себя поставил под обух. Пусть он был пьян, свински пьян, но это его не извиняет. Проговориться и так нелепо попасть в руки продажной бабы! Теперь, чувствуя свою силу, она требует, чтобы он на ней женился. Еще чего!.. Правда, он любит выпить, любит, грешен, еще кое-что, но у него свои планы… Необходимо вступить в партию, он давно уже прощупывает для этого почву. Партийный билет откроет нужные ему двери… И вот на тебе… Из-за какой-то шлюхи…
Нахмурившись, он стал ходить по комнате.
Хватит! Сегодня же все войдет в нормальную колею, и впредь он будет осторожнее.
Подойдя к умывальнику, Кирилин вымыл руки, вытер влажным полотенцем лицо и сразу почувствовал себя бодрее. Тщательно оправив на себе костюм, он пощупал гладко выбритый подбородок. Затем заглянул в другую комнату к жене:
— Скоро не жди. Дел после ревизии по горло.
Назавтра уборщица госбанка Вера Крашенинникова не встала утром с постели. Младшая сестренка, окликнув ее несколько раз, сдернула одеяло и отпрянула с искаженным в крике лицом. Медицинская экспертиза, несмотря на старание врачей, зашла в тупик. В конце концов была констатирована смерть от отравления испорченными рыбными консервами.
Витя просыпался с солнцем. Сергея не будил. Тот до полуночи засиживался над книгами и вставал поздно.
Захватив полотенце и мыло, Витя выходил из прохладной горенки и в одних трусах бежал к реке. Тропинка была проторена между яблонями. С росистых ветвей летели холодные брызги. Отсыревшая за ночь земля щекотала подошвы ног. За речкой начинался густой подлесок вперемежку с цветущими полянами. Каждый раз Витя подолгу любовался противоположным берегом. При первых лучах солнца кустарник, седой от утренней росы, начинал искриться. Появлялись пчелы и бабочки. Когда роса начинала подсыхать, в воздухе стоял дружный пчелиный гул.
Сдерживая дыхание, Витя вслушивался в рождавшуюся с рассветом музыку жизни. Хотелось, как птице, взлететь над белым полем гречихи, над селом, над лесом. Взлететь и, стремительно рассекая телом воздух, нестись над землей, такой, до боли в груди, родной и знакомой.
К завтраку Витя часто опаздывал, и тетя Поля, жена Фаддея Григорьевича, шутливо упрекала:
— Лежебок. Привык к городской жизни — к обеду просыпаться. У нас с солнышком встают. Летом день год кормит.
Говорит сердито, а в каждой морщинке улыбка, в глазах — тоже. Сергей, сидя за столом, поддакивал:
— Так, так его, тетя Поля! Шатается неизвестно где. Тоже мне — поэт! Жди его каждый раз.
У ребят хороший аппетит. Тетя Поля рада, что ее стряпню хвалят и часто просят добавить. Но еще больше рада тому, что есть за кем поухаживать, есть с кем поговорить.
Бог обделил ее детьми. Муж летом днюет и ночует на пасеке, домой забегает раз в неделю, а то и реже. Племянник с товарищем — желанные гости; как только зацветут сады, она начинает их ждать. Если они долго не приезжают, она сердится на мужа, частенько ходит к нему на пасеку и просит:
— Слышь, Фаддей… В город ты съездил бы, что ль… Что-то Вити долго нет. Не дай бог, не заболел ли часом, а?
Фаддей Григорьевич, усмехаясь в бороду, отзывался:
— Начинается. Витька, стало быть, теперь не в четвертом классе. Ему вот-вот в институт. Может и совсем не приехать.