Из глубины леса вышли дикие свиньи. Приподняв головы, они недоверчиво принюхались, но, не учуяв подозрительных запахов, стали подбирать желуди, торопясь и чавкая. Раньше в этой местности их не было. Очевидно, их спугнула откуда-то война и заставила искать новое пристанище.
Вдруг секач поднял голову, ощетинился и с шумом засопел. Как по команде, все стадо замерло, прислушиваясь. Через минуту, шумно сорвавшись с места, они помчались по лесу.
На поляну вышли двое: Фаддей Григорьевич Кирилин и Андрей Веселов.
Шагавший впереди пасечник остановился и сказал спутнику:
— Отдохнем малость. Верст двадцать пять отмахали, с гаком.
Андрей с наслаждением растянулся на спине; пасечник, сбросив с плеч набитый чем-то мешок, погладил бороду, отцепил с пояса флягу и, глотнув из нее, протянул спутнику:
— Промочи в горле.
Андрей приподнялся и, напившись, спросил:
— Далеко еще?
Пасечник взглянул на него, потом вверх на облака, тянувшие к югу, и, усаживаясь поудобнее, сказал:
— Скоро, стало быть, снег ляжет… Пора.
Андрей досадливо пожал плечами, поняв, что совершил ошибку. Старик и так отнесся к нему с недоверием и теперь мог истолковать его вопрос в другом смысле. Узнав причину его прихода, пасечник вначале категорически отказался куда-либо его вести, ссылаясь на полное незнание и немощность. «Хороша немощность, — усмехнулся Андрей в душе. — Впору на коне за ним скакать…»
Покосившись, он увидел, что старик переобувается, тщательно, по-стариковски разглаживая каждую складочку.
Андрей достал сигарету, закурил. Пасечник, неодобрительно качнув головой, встал.
— Что с этих-то пор зельем травишься? — спросил он. — Вредность одна Лежи, лежи, не поднимайся. Я по своим делам кое-куда загляну, а ты, стало быть, подожди тут. Только, чур, нигде не бродить. А то могут и того…
Он сделал выразительное движение руками, щелкнул языком. Андрей, вставший было на колено, лег на траву.
— Понятно. Ждать долго?
— Там будет видно, — отозвался пасечник, на ходу закидывая свой мешок за спину.
Проводив взглядом быстро исчезнувшую за деревьями фигуру старика, Андрей докурил сигарету. Затем снял сапоги, расстелил рядом с собой влажные портянки и, устроившись поудобнее, стал смотреть в небо.
Негромкий, но дружный шум леса действовал усыпляюще. Хотелось закрыть глаза и отдаться приятному чувству обволакивающей сознание дремоты. Чтобы не уснуть, Андрей опять закурил.
«Хитрый старикан, — подумал он, глядя на вершину дуба, усеянную желудями. — Очевидно, партизаны где-то близко. Хочет узнать, как со мной поступить…»
От пасечника мысли перекинулись на партизан. Он попытался представить себе этого Ворона, к которому его послал с поручением Пахарев. В его воображении возник образ рослого черного мужчины. Черная борода, черные глаза и брови, сам смотрит с этакой хитринкой…
Андрею уже не хотелось спать. Он пытался мысленно дополнить то, что произошло за последний месяц в жизни города и в его жизни. Конечно, не той, которая у каждого на виду… Нет. По всей вероятности, ему доверяют значительно больше, чем другим, но всего, что делается, не знает и он. Вот, например, когда он, Андрей, предложил вовлечь в организацию Сережку Иванкина, Геннадий Васильевич коротко ответил:
— Нет, не стоит.
И остался, кажется, недоволен тогда Андреем. А почему? Иванкин неплохой парень, свой, ходит последнее время, как неприкаянный. И сказать ему ничего нельзя — Пахарев категорически запретил. Приходится делать вид перед другом, что все идет по-прежнему.
С первых же встреч с Пахаревым Андрей почувствовал: за Пахаревым стоит сила, которой нельзя не подчиниться. Андрею тогда жаль было расставаться со своим планом создания подпольной организации из старшеклассников своей школы. Но Пахарев, выслушав откровенный рассказ Андрея, сумел переубедить его. И теперь Андрей видел, что Геннадий Васильевич оказался прав. Разве могли бы они, он и его школьные товарищи, даже мечтать о том размахе, с которым начинает дело подполье?
Андрей подложил руку под голову и закрыл глаза.
Под тихим, но непрерывным ветерком шум деревьев был похож на нескончаемую жалобу, на неуемную тоску по ушедшему лету. И еще — на шелест мелкого осеннего дождя.
Состояние блаженного покоя после многочасовой ходьбы затуманивало голову. Как глубинный голос земли, доносился лесной шум. Он увеличивался, словно Андрей медленно приближался к ущелью, по которому несся стремительный поток. И потом начало казаться, что это с ревом и грохотом распиливают какой-то твердый предмет. Точно. Гигантская пила, протянувшись от одного края горизонта до другого, с визгом распарывала землю напополам. Андрей оказался почему-то в ложбинке, как раз под пилой. Раскаленные добела зубцы рванули его тело. Он вскрикнул и, открыв глаза, привстал. Над ним было спокойное бледноватое небо и вершины дубов.