Выпили, как водится, за именинника, выпили за победу, выпили еще за министра Розенберга и вновь за именинника.
Штольц, наклонившись к Наде, шутливо заметил, что ей на пять тостов хватило одной рюмки вина.
— Прости, Генрих, не могу много пить. Только ради тебя. Я же не твой ефрейтор.
Он украдкой поцеловал ее за ухом. Людмила Ивановна заметила и пьяно погрозила. Штольц, сердясь в душе на пьяную шлюху, улыбнулся и прижал руку к сердцу. Надя уткнулась в тарелку с какой-то маринованной рыбкой.
Штольц смотрел сбоку на ее простую прическу, на розовое ушко и чувствовал приятную истому в теле.
«Черт возьми, хороша закусочка… — мелькнула у него мысль. — Угораздило меня собрать днем… попозже нужно было. Был бы полный порядок! Впрочем…»
Что впрочем, он так и не решил. После знакомства с Надей он часто удивлялся сам себе. То, что он, не задумываясь, много раз проделывал с другими, с этой серьезной девушкой он так, запросто, сделать не мог. Что-то не позволяло… Молодость ли ее, удивительно ли красивое лицо, всегда грустноватые глаза, казалось, смотревшие прямо в душу, нравственная чистота ль, угадываемая интуитивно.
Он был неглуп и отлично видел, что она ждет этого от него. Возможно, это и удерживало пока Штольца.
Он терпеливо обхаживал девушку, и что-то, чего он сам пока не мог понять, мешало ему поступить более решительно. Может быть, удерживало подсознательное стремление доказать, что не так уж он огрубел, что он более человечен, чем она, несомненно, в глубине души о нем думала.
«Никуда она от меня не уйдет, — думал он, забавляясь этой игрой в любовь. — Вся прелесть в том, чтобы заставить девушку отдаться добровольно…»
Словно подслушав его мысли, Надя подняла голову, взглянула на него. Штольц прикрыл глаза ресницами.
— Надя, выпьем с тобой вдвоем? Только ты и я. За нашу любовь… за нас двоих…
Он наполнил рюмки. Надя поблагодарила его взглядом, подняла свою рюмку. На свету вино заискрилось, как рубин.
— Красиво как… Словно кровь монаха.
— Слушай, Надя, ты прелесть!
— Не надо комплиментов, Генрих. Пьем. За нашу любовь, а чтобы она была еще прекраснее, и за нашу победу! Пьем до дна за этот глупый земной шар, который вам так дорог!
— Ты просто умница, Надежда. Тобой до́лжно гордиться.
Чокнувшись, они выпили.
К майору подошел денщик и, откозыряв, доложил:
— Вас к телефону!
— Хорошо, иди, я сейчас.
Извинившись перед гостями, Штольц вышел в соседнюю комнату. Надя вздохнула, внимательно обвела взглядом сидящих за столом. Офицеры толковали между собой, отхлебывая время от времени из рюмок; Пауль Шмидт шептал что-то на ухо Нине Амелиной. Та, прикрыв рот платочком, беззвучно смеялась. Капитан Краузе, отчаянно жестикулируя, пытался что-то втолковать своей разошедшейся от вина подруге. Она отрицательно вертела головой и, блестя глазами, говорила:
— Ничего не хочу знать! Я, понимаешь, я — желаю их видеть! Желаю посмеяться! Я… Людмила Громоголосова! Имею право! Дурень ты безъязыкий! Имею!
Отчаявшись уговорить свою Людмилу, Краузе обратился к Наде:
— Девушка… Втолкуйте, ради бога, этой несносной бабе, что в концлагерь посторонним нельзя. Не могу понять этого «удовольствия». Скажите ей: здесь распоряжается майор Штольц, пусть его и просит, а я здесь — гость…
Выслушав Надю, Людмила Ивановна закурила, смерила своего кавалера презрительным взглядом и сплюнула:
— Испугал! Конечно, попрошу, уверена, что он не откажет. Эта босота смеялась надо мной двадцать лет… хочу отмщения! Пришло мое время смеяться… О! Я с ними поговорю, я с ними поговорю! Проклятая рвань!
Капитан, которому Надя переводила слова Людмилы Ивановны, полуоткрыв рот, озадаченно слушал. Ему совсем не нравилась такая свирепая фрау. Остальных офицеров тоже привлек громкий голос Людмилы Ивановны, и, пряча усмешки, они налегли на закуски и сделали вид, что ничего не замечают.
А у Нади зашлось сердце. Она вдруг поняла, что эта взбалмошная женщина может невольно ей помочь. Только бы найти предлог присоединиться к ее просьбе.
«Боже мой, почему так долго нет Штольца?»
Теперь она волновалась.
Надя боялась напрасно. Людмила Ивановна была женщиной настойчивой. Штольц, не желавший вначале и слушать подобной просьбы, пошел на уступку, когда Надя шепнула ему:
— Разреши ты ей, этой фрау, она нам все здесь испортит. Что тебе — жалко?
Штольц посмотрел на Надю.
— А ты? — спросил он. — Не хотела бы посмотреть?