Полураскрытые губы, впавшие до безобразности щеки, на которых даже через грязь проступала меловая бледность, и эти глаза… В густых темных ресницах они были тогда ближе, доверчивее. Но это они, они, во всем свете одни такие… Она не ошиблась. Но как бы она хотела, чтобы это была ошибка…
Она смотрела в эти глаза и не могла оторваться: не стало вдруг ни сил, ни воли. «Мамочка, родная моя… Да что же это такое?»
Шевеля побелевшими губами, она хотела что-то произнести. В серых глазах уже не боль, не гнев и не изумление от неожиданности — в них брезгливость и ненависть.
В глазах девушки мелькнула немая мольба.
— Виктор!
Наде показалось: она крикнула. На самом деле с ее пересохших губ сорвался почти неслышный шепот.
Однако он понял. В напряженной тишине прозвучало негромко:
— Тварь… Какая тварь!
Дрогнули автоматы в руках у солдат.
Многие, даже майор, внимательно наблюдавший за Людмилой Ивановной, подумали: сказанное относится к ней.
Надя невольно оперлась о плечо Штольца. Это отвлекло его, и он не успел разглядеть говорившего.
— Что ты?
— Дурно… Уйдем скорее! Мне дурно…
Майор встревоженно подхватил девушку под руку. За ним, почти бегом, выметнулась, так и не добившись ответа от пленного, Людмила Ивановна, увлекая за руку капитана.
— Сволочи! — бросила она в дверях через плечо. — Все здесь передохнете, как собаки!
Вслед ей кто-то пустил кудреватой, в несколько этажей матерщиной. Многие одобрительно зашумели, прервав невыносимое молчание.
Миша повернулся к Виктору и спросил:
— Кто она?
Отвечая на свои мысли, Виктор скупо произнес:
— Так… Бывшая одноклассница.
Больше в этот день никому не удалось добиться от него ни слова. Сидя на одном месте, он смотрел перед собой и молчал. И ни о чем не думал: ему ничего больше не хотелось.
Не знал он и о той помощи, которую невольно оказал Наде, и тем, сам не подозревая, спас ее, быть может, от более страшного, чем смерть. От замыслов Штольца, которому пришлось отправить девушку в город, так как она почувствовала себя плохо. Ее вид ни у кого не вызывал сомнения, и только Людмила Ивановна пренебрежительно передернула плечами:
— Ха, скажите! Какие мы нежные!
Майор, понявший по тону смысл сказанных ею слов, обругал ее по-немецки и попросил Нину Амелину проводить Надю до дома.
— Зер гут! — Нина кокетливо поправила шляпку, села в машину и послала опечаленному обер-лейтенанту воздушный поцелуй.
Уже в машине Надя успела заметить выстроенных возле караульного помещения солдат: подходил час смены постов.
— Ниночка, скажи, который час?
— Без пяти четыре.
— Я думала часов восемь…
— Что ты! Солнце еще не село…
Надя закрыла глаза, откинулась на спинку сиденья.
— Боже мой! — вырвалось у нее. — Как нехорошо…
— Нехорошо? Тошнит?
Надя промолчала. Увидев слезы, текущие из глаз подруги, Нина тихонько погладила ее судорожно стиснутую в кулачок руку.
— Ничего… Это пройдет. Во всем эта ведьма Громоголосова виновата. Надо было ее не слушаться!
Несмотря на строжайшее запрещение Пахарева, Надя пришла в этот вечер к нему. На ее тихий, еле слышный стук долго никто не отзывался. Она постучала посильнее.
Прошла минута, и хорошо знакомый хрипловатый голос спросил из-за двери:
— Кого принесло?
«Дома», — облегченно вздохнула девушка и сказала:
— Это я, Геннадий Васильевич. Ронина. Откройте.
Приоткрыв дверь, Пахарев впустил неожиданную гостью. Поняв, что приход девушки вызван чем-то очень важным, он усадил Надю на стул и коротко приказал:
— Рассказывай!
И тогда случилось неожиданное. У нее вздрогнули губы, и несколько мгновений она безуспешно пыталась сдержаться, но не смогла и, по-детски всхлипнув, уткнув лицо в ладони, заплакала.
У Пахарева мелькнуло страшное предположение. Он тихонько опустил руку на склоненную голову девушки. Надя подняла залитое слезами лицо.
— Геннадий Васильевич…
— Ну что ты, что? — спросил он, так как слезы мешали ей продолжать. — Провалилась?
Надя покачала головой.
— Наоборот… Я была сегодня в концлагере и все видела… Боже мой… — в широко открытых глазах девушки Пахарев увидел выражение боли и ужаса. — Геннадий Васильевич…
Пахарев подправил фитилек в коптилке, свернул самокрутку.
— Успокойся, дочка. Вполне понятно: фашистский концлагерь… Чего ты от них хочешь? Давай, рассказывай по порядку и постарайся ничего не упускать.