— Можете идти, — кивнул он начальнику караула. — Я сейчас…
Одевшись с помощью денщика, Штольц поймал себя на желании за что-либо придраться к нему. Настроение окончательно испортилось, когда он написал расписку в получении и вскрыл серо-зеленый тощий конверт. В нем содержалось распоряжение о ликвидации концлагеря. Часть русских пленных в количестве двух тысяч человек нужно было, согласно распоряжению, отправить для работы в Германию, остальных убедить вступить в полицию и армию. Несогласных же — уничтожить без лишнего шума. Самому Штольцу было предписано явиться в непосредственное распоряжение министра восточных колоний Розенберга.
Прихлебывая крепкий кофе, Штольц пытался угадать, в какую еще дыру его сунут. Потом приятная мысль о возможности заглянуть на несколько дней домой успокоила его.
Каждую минуту ожидавший разноса денщик почувствовал перемену в настроении начальника и тоже повеселел.
— Ганс, — спросил его майор, — ты бы желал побывать дома?
Вытянувшись в струнку, денщик ел Штольца глазами, не зная, что ответить.
— После победы с удовольствием, герр майор! — нашелся он, и Штольц, понявший его боязнь, поморщился.
— Не строй из себя идиота, Ганс. Я спросил так просто…
Денщик переступил с ноги на ногу, выражение его глаз утратило безликую казенность.
— Разве это возможно? Далеко дом… я только солдат. Я сказал вам правду, герр майор. До победы можно попасть домой, лишь став инвалидом. У меня семья, детей нужно кормить… Даже домой я не хочу попасть калекой…
Закуривая сигарету, Штольц слушал столь непривычно длинное для молчаливого денщика рассуждение с некоторым любопытством.
Денщик вышел. Штольц посмотрел в окно. Начинался обычный рабочий день. Приняв рапорт от начальника караула и внутрилагерного дежурного, он прошел в канцелярию, просмотрел и подписал отчеты за вчерашний день, отдал кое-какие распоряжения и приказал обер-лейтенанту Шмидту ехать к полковнику фон Вейделю для выяснения некоторых вопросов относительно отправки русских пленных в рейх. Сам сел завтракать. Его опять побеспокоили. Начальник караула доложил о прибытии русских офицеров со специальными пропусками.
— Какие там еще русские офицеры? — срывая с груди салфетку, сказал он начальнику караула. — Подождут.
Раздражение его как рукой сняло, когда он прочел удостоверение, выданное на имя Александра Васильевича Подольского, полковника, министром восточных колоний Альфредом Розенбергом, скрепленное его подписью и печатью. В удостоверении говорилось, что полковнику Подольскому разрешается беспрепятственное посещение всех концлагерей, тюрем и других подобных заведений, в которых находились люди славянской расы, для набора солдат в «русскую освободительную армию». Всем должностным лицам предписывалось оказывать полковнику в этом всяческое содействие.
Минут через пять Штольц уже знакомился с полковником и двумя его помощниками. Полковник был молод, безукоризненно владел немецким языком, и Штольц никак не мог понять, соотечественник перед ним или действительно какой-нибудь славянин.
Со своими помощниками полковник объяснялся по-русски.
Просмотрев списки пленных, полковник поинтересовался, на основании каких данных составлены эти списки.
— Я не могу ручаться в списках ни за что, кроме номеров, — ответил Штольц. — Лишь у некоторых, пригоняемых сюда, сохраняются документы. В большинстве же списки заполняются со слов.
Полковник стал что-то записывать. Штольц, украдкой заглянув в его блокнот, удивился еще больше: полковник писал по-французски.
— У вас сохранились документы, господин майор?
— Пленных? Да.
Писарь по приказанию Штольца достал из сейфа стопку красноармейских книжек.
— Вот все, — сказал майор. — А через концлагерь прошли десятки тысяч…
Просматривая книжки, полковник откладывал некоторые в сторону.
— Теперь я просил бы сообщить, как у вас содержатся пленные, имеющие документы?
— На общих основаниях.
— Жаль. Это затрудняет нашу работу.
Подольский встал, прошелся по канцелярии. Штольц следил за ним.
— Господин майор… Нужно в первую очередь отобрать и поместить отдельно всех имеющих документы. Думаю, в этом вы управитесь к завтрашнему дню. Теперь неплохо бы на время, пока выяснятся желающие служить, прекратить насильно отправлять к господу богу. Вы меня понимаете?
Подольский улыбнулся, и лицо его сделалось еще моложе. «Я не ошибся, — подумал Штольц. — Ему не больше двадцати пяти».