Я пожал плечами. «Я ошибался: я готов. Я это пережил. Куплю себе велосипед, который хоть раз в жизни будет работать, и, может быть, посмотрю что-нибудь из своей новой страны».
Он поджал губы, прикрывая их кончиками пальцев. «Тебе было больно после гибели Келли, сынок, и это вполне объяснимо. Такая потеря – ребёнок. Должно быть, тебе сейчас очень одиноко. Пройдет немало времени, прежде чем ты снова встанешь на ноги».
«Джордж, ты меня слышишь? Я тебе уже чёртовы недели говорю, но, кажется, ты ничего не понимаешь. Всё. Хватит. С меня хватит».
Он наклонился вперёд, пальцы всё ещё сжаты, локти на столе. «Не надо ругаться, сынок. А что, если я скажу, что тебе нельзя уходить? Ты слишком много знаешь. Это делает тебя обузой. Чего ты ждёшь от меня? Мотоциклы могут быть опасны, Ник».
Я встала, оставив чашку на ковре. «Ты больше не можешь мне угрожать. Что мне терять? Келли мертва, помнишь? Весь мой мир умещается в двух чемоданах. Что ты собираешься сделать? Порвешь мою любимую толстовку?»
«Как насчёт того, чтобы вернуться к работе? Думаю, ты уже готов, не так ли?»
Я повернулся, чтобы уйти. «Если хочешь, я сегодня же уберусь из квартиры. Всё равно она в ужасном состоянии».
«Оставь себе квартиру. Используй её, чтобы немного подумать», — Джордж был спокоен, как всегда. «Это не конец истории, сынок, поверь мне. Ты просто одинок сейчас. Ты это переживёшь».
14
Я сидела, рассеянно глядя на карту метро над головой женщины напротив, которая делала то же самое с картой надо мной. В воздухе витал запах старого маргарина, не имевший никакого отношения к поезду. Я огляделась и вдруг поняла, что это, должно быть, исходит от меня.
Джордж был прав. Теперь я был обузой, и он никогда бы не стал угрожать мне впустую. Ну и что? Если он захочет моей смерти, она случится, я не смогу это контролировать. Всё, что я мог сделать, это продолжать делать то, что хотел – как можно дальше от того, чтобы со мной обращались как с куском дерьма. Как бы плохо ни было то, что теперь у меня в голове только Келли, это как бы освободило меня. Они больше не смогут использовать её, чтобы мне угрожать. Теперь это будет другая жизнь. Я смотрел повторы «Беспечного ездока».
Дюпон-Серкл был ещё через несколько остановок. Знал ли Эзра, что я не рассказал ему правду о поездке в Бэнг-Боснию? Было много вещей, о которых я либо рассказал ему, насколько сильно лгал, либо полностью утаил. Например, о своём решении отказаться от работы или о том, что сегодняшнее занятие было последним, на которое я собирался пойти.
Это заставило меня задуматься, не позволяют ли психиатры просто так нести чушь, а сами за спиной смеются над твоим самообманом. Или, может быть, они делали это за кофе и липкой булочкой на встречах психиатров в Вене.
А потом я подумал: а почему бы не сходить? Делать-то особо нечего, да и пару часов до «Затерянных динозавров Египта» нужно было скоротать.
Вагон был заполнен примерно на четверть, в основном семьями с туристическими картами и цифровыми фотоаппаратами на шее. Дети выглядели воодушевлёнными, мамы и папы – довольными. Чёрт, это всё, что мне было нужно. Джордж был прав. Я был одинок. Но они с Эзрой не понимали, что я всегда был одинок, пока не появился Келли. Работа – сначала в пехоте, потом в SAS, потом это дерьмо – вроде бы заполнила пустоту, но так и не сделала этого по-настоящему. Она просто помогла мне избавиться от чувства отчуждённости, которое я так ненавидел в детстве.
А сейчас? Я снова почувствовал себя ребёнком. То же самое чувство возникало у меня каждый раз, когда я лежал на диване ранним утром, наблюдая по телевизору за отношениями людей, за семьями, которые занимаются семейными делами. Даже у Симпсонов было что-то, чего у меня не было.
Сейчас я чувствовал себя так же, как в десять лет, когда весь день просиживал в метро, чтобы не попасть под дождь, и откладывал поездку домой, чтобы получить взбучку от отчима, только потому, что этому придурку это нравилось. Даже если мама видела, как он избивает меня, мне становилось не легче. Она просто отрицала, что что-то случилось, и покупала мне батончик «Марс».
Больше всего меня ранило отсутствие других детей, с которыми можно было бы играть. Я был ребёнком, который питался бесплатными школьными обедами, носил разные носки и одевал одежду, купленную в Оксфам. Я проводил дни в одиночестве, просто бродил по округе, проверял возврат монет в телефонных будках, ожидая, когда подрасту и смогу выйти из дома без присмотра со стороны соцзащиты.
Теперь я вернулся к исходной точке. Ни работы, ни Келли, и я закрыл дверь перед единственным человеком, с которым мне приходилось разговаривать, – старым психоаналитиком в шлеме вместо волос. Любой, кто хоть немного был похож на друга, либо обманул меня, либо умер. Я посмотрел на Бэби-Джи сверху вниз и изобразил брейк-дансера. По крайней мере, теперь я хоть немного улыбнулся.