Я бежал, не оглядываясь. Ноги пинали старые банки и газеты. Руки горели, словно я упал в заросли крапивы.
Я остановился примерно в двух метрах от дороги и быстро огляделся по сторонам. Несколько пешеходов топтались на тёмных тротуарах. В некоторых магазинах и домах было электричество, в других же горел лишь слабый свет свечей.
Я был весь в крови Роба. Мои руки были в ней, к ней прилипли осколки стекла. Сердце колотилось в груди, пока я пытался восстановить дыхание.
Примерно в двадцати метрах от меня был перекрёсток. Я вышел из переулка и пошёл по тротуару, внимательно разглядывая сорняки, растущие в щелях между камнями, и стараясь оставаться в тени.
Несколько человек сразу заметили меня и указали на меня. Кто-то позади меня крикнул. Я проигнорировал это и продолжил идти. Мне хотелось только поравняться с перекрёстком и перебежать дорогу. Они снова закричали, на этот раз более отчётливо: «Эй, ты! Стой! Стой!»
Я повернул голову, но продолжил движение. На той же дороге стоял патрульный «Хаммер», но слишком далеко, чтобы меня можно было увидеть из переулка. С ними стояли иракские полицейские рядом с новой сине-белой машиной, вооруженные автоматами Калашникова.
Патруль снова бросил мне: «Стой!» Полицейские присоединились к ним на арабском. Я посмотрел направо и увидел переулок. Я перебежал дорогу и побежал.
«Ты — стой, блядь! Стой!»
«Хаммеры» и полиция рванули с места и тронулись. Я добрался до другой стороны дороги и оказался в переулке. Во рту пересохло, я с трудом дышал. Пот разбавлял кровь на лице и руках. По обе стороны от меня снова были грубые шлакоблоковые стены, только на этот раз ближе друг к другу. Свет лился сквозь ставни. Я продолжал бежать, а позади завывали полицейские сирены.
Удар по моему горлу был таким быстрым и сильным, что я не увидел, кто его нанес.
Я лежал на спине, жадно дыша и пытаясь заставить свой кадык пошевелиться, слушая визг тормозов автомобилей и раздраженные крики, доносившиеся из дома слева от меня, который теперь был погружен в темноту.
К ним присоединились голоса американцев, кричащих друг другу: «Где он, черт возьми? Пошли, пошли!»
Поднявшись на четвереньки, я понял, что наткнулся на кабель, натянутый между двумя зданиями. Эти ублюдки кипятили чайники.
Я встал, побежал, пригнулся. Я попытался вдохнуть, но мой кадык всё ещё был приклеен к задней стенке горла.
Мощный луч фонаря осветил переулок. Я прижался к стене справа, пригнувшись среди куч мусора и старых матрасов.
61
Я дошёл до поворота. Чёрт его знает, куда он ведёт, но это выведет меня с линии огня.
Я пригнулся и оказался во дворе, полном мусора. Выхода не было. Крики за моей спиной становились громче. По переулку шли солдаты.
Я налетел на бельевую верёвку, и она с громким лязгом лопнула. Свет факелов мелькнул по стенам. Раздались приказы на арабском.
У дальнего угла было сложено несколько старых поддонов. Я поднял верхний и прислонил его к шлакоблокам, используя его как импровизированную лестницу. Примерно в двадцати метрах по другую сторону стены проехала машина, её фары мигали по верху. Схватив охапку белья с верёвки, я перелез через перила. Когда я упал, раздались два выстрела, тяжёлые, из АК. Эти ублюдки даже не поняли, во что, в кого и зачем они стреляют. Американские голоса эхом разносились по переулку. «Не стреляйте, не стреляйте!»
Если эти иракцы были обучены Газом, то он заслуживал увольнения.
Я приземлился на твёрдую землю и снова побежал. Моя рука опустилась на талию: поясная сумка всё ещё была со мной.
Я подъехал совсем близко к дороге и остановился. Позади меня никто не преследовал, просто шум и суета.
Я бросил одежду на землю и сорвал с себя рубашку. Влажная футболка из кучи, как я надеялся, отмыла большую часть крови и пота с лица и рук. Затем я натянул старую полосатую рубашку, от которой и следа не было, как от стирального порошка.
Я вышел на улицу и повернул направо, держась в тени, быстро двигаясь, опустив голову. Снова осматривая эти заросшие водорослями трещины на асфальте, я жадно глотнул кислорода, пытаясь замедлить шаг. Пот ручьями ручьём тек по лицу, щипал глаза.
Магазины были открыты, и на проводах висели голые лампочки. Люди сидели у кафе, пили кофе и курили, погруженные в разговоры. Примерно в пятидесяти метрах от нас стоял ряд из трёх припаркованных такси. Двое парней прислонились к первому – ржавому «Олдсмобилю» 1980-х годов с оранжевыми крыльями. Я подошёл к ним, улыбаясь как мог, и показал большой палец вверх. Они улыбнулись в ответ. Оба были молоды, с зачёсанными назад волосами и недельной бородой. Рубашки выбивались из брюк, и оба были в сандалиях на босу ногу.