— Почему-то твои шутки достигают восьмибалльного шторма. Но сегодня ты превзошел себя.
— Нина.
— А...
— У тебя глаза красивые.
— Ты серьезно?
— Вполне. Выходи за меня замуж.
— Иди ты! — внезапно рассердилась Нина и, подхватив свою тарелку, пересела за соседний столик.— Фрукт! Все-таки я психолог по образованию, не забывай!
Никишин недоуменно пожал плечами.
— Ниночка, я на полном серьезе.
— Иди, иди. Я подаю по средам.
К столу Штаповой подошел инженер-конструктор с тарелкой в руке.
— Мм...— дожевывая пельмени, промычал он.
— Что, Леон Гафизович?
— Мне показалось, вы меня звали, Ниночка.
— Вам действительно показалось.
— Но я слыхал свою фамилию — Фрухт, а слух у меня пока хороший.
Соседние столики грохнули от смеха.
— Садитесь, Леон Гафизович,— пригласила, улыбаясь, Штапова.— Нельзя же есть стоя.
— Так я вам все-таки нужен? — обрадовался конструктор.
— Именно, Леон Гафизович. Не смогли бы вы сделать мне миниатюрный интонометр.
— Простите, Ниночка, не понял. Что вам хотелось бы получить?
— Интонометр,— глядя на Никишина, раздельно проговорила Штапова.— Прибор для различения интонаций и их оттенков. Чтобы уловить хорошо скрытую иронию или, допустим, неправду.
— Что вы говорите, Ниночка,— всплеснул руками Фрухт.— Неужели в наше время могут быть такие э...рудименты?
— Кто знает, Леон Гафизович, кто знает. Но мне все-таки такой прибор необходим.
— Я сразу вам ничего не обещаю. Тут неясно даже, на каком принципе его строить.
— А вы подумайте, Леон Гафизович. Я не тороплю...
Резко и тревожно запел зуммер, и замигали красные и зеленые огни.
— Заканчивайте, товарищи. Кто не успел, переходите в защитный отсек,— раздался голос Манаева.— Время на сборы — десять минут. Через пятнадцать — выключаем двигатели. Подготовиться к невесомости. Внутренняя гравитация будет отключена.
Веселое оживление в столовой смолкло. Поспешно закончив ужин, люди покидали зал и спускались в защитный отсек. За две минуты до назначенного срока собрался весь состав экспедиции и весь экипаж корабля. Весь, кроме капитана и первого штурмана. Помощник капитана Брагинский оглядел собравшихся и нажал кнопку. Тяжелая массивная дверь пошла из стены переборки. Одновременно со щелчком запора включилась автономная регенерирующая система.
Защитный отсек был не слишком просторен: кроме помещения для людей здесь хранился неприкосновенный запас пищи и воды. Небольшая кухня, регенерирующая система и аварийный микрореактор тоже требовали места. Для людей оставались кресла и узкое пространство перед экраном, приспособленным и для общей трансляции и для внутренней, а также для демонстрации элофильмов. Защитный отсек не был приспособлен для длительного пребывания, но при необходимости в нем можно было прожить и месяц, и год, и всю жизнь, если только не нарушалась герметизация, что вполне могло случиться на мертвом корабле, когда отсек лишался внешнего силового защитного поля... Но пока корабль жив, защитный отсек был непреодолимой крепостью для всех внешних вторжений, кроме вездесущих нейтринных потоков, и это сразу передавалось находящимся в нем людям. Поэтому после обильной пищи многих сморил сон. И даже психолог Штапова позволила себе расслабиться и подремать в уютном кресле. Она отлично понимала, что до критической встречи с потоком оставалось еще добрых три часа, а сон самое успокоительное средство для людей, пребывающих в вынужденном бездействии. Только группа астрофизиков заняла единственную в защитном отсеке рубку, куда непрерывно поступала информация с приборов и поддерживалась прямая связь с капитаном корабля.
В восемь часов десять минут появились первые вестники приближающейся бури: счетчики зарегистрировали появление частиц сверхвысоких энергий. А еще через десять минут стало ясно, что при той же скорости корабль окажется в самом эпицентре потока...
— Геннадий Петрович! — голос главного астрофизика неожиданно охрип.
По беспомощному взгляду Левина Манаев безошибочно понял, что предстоит самое худшее.
— Попадаем в эпицентр?
— Да.
— Что будем делать?
— Надо менять скорость, пока не усилился поток.
— Шутите, Рэм Лазаревич.— Это же самоубийство.
— В эпицентре плазма, Геннадий Петрович,— угрюмо проговорил Плещеев.
— А черт! — выругался капитан, но на размышление уже не было времени.
— Штурман, рассчитайте, какой режим изменения скорости более эффективен, тормозной или ускорительный? Быстро!
— Ускорительный, Геннадий Петрович. Корабль уже развернут, нечего и считать!
— Защитный! — загремел голос капитана.— Всем пристегнуться, поставить кресла в положение пять. Ускорение — 4Ж. Готовность — тридцать секунд. Двигатели включаю без предупреждения.
Сон слетел мигом. Защелкали пряжки, почти одновременно поплыли вниз спинки кресел.
— Готово! — передал в рубку Брагинский. И сразу навалилась страшная тяжесть.
— Как двигатели? — непослушными губами прошелестел Левин.
— Норма. Что у вас?
— Десять процентов!— не отрывая глаз от приборов, сообщил Зуев.
— Следите. Продержимся десять минут — проскочим. Медленно бежали цифры электронного табло. Еще десять секунд, еще десять. Уже пять минут прошло, еще десять секунд...
— Двадцать процентов! Тридцать! Сто! Сто пятнадцать. Выключайте!
— Есть!
— Штурман, стоп первый и третий!
Стало легче дышать, Зуев приподнялся с кресла.
— Как?
— Пока держится, Геннадий Петрович!
— Следите, еще три минуты!
Вспыхивают цифры на электронном табло. Еще десять секунд. Идет двенадцатая минута.
— Сколько?
— Сто пятьдесят.
— Пошло?
— Да.
— Черт! Еще тридцать секунд.
— Двести семьдесят, триста, четыреста пятьдесят!
— Еще десять секунд!
— Критическая!
— Готово!
Корабль сразу тряхнуло. Все провалилось в черную бездну...
— Защитный! Кто живой! Откликнитесь! Откликнитесь!
Штурман плотнее прижимал аварийные наушники.
— Капитан! Неужели все? Полчаса ни звука по аварийному каналу!
Манаеву на мгновение стало жутко. Летучий голландец! Корабль с мертвым экипажем и безумным капитаном. Волевым усилием он подавил свои призрачные видения.
— Спокойно, Вадим. Попробуйте подать сигнал тревоги.
— Есть, капитан!
— Что?
— Пока молчат.
Первым по сигналу тревоги очнулся спасатель Иван Елкин. Небольшого роста, с широкой грудью, с гармонически развитыми мускулами он не производил впечатления сильного человека, каким был на самом деле, но здоровье его поражало даже видавших виды врачей космоцентра. Отстегнув на ощупь в полной темноте привязные ремни, он едва не упорхнул к потолку. Спасла реакция тренированного спортсмена: он успел ухватиться за один из ремней. В тот же момент запел зуммер, и тревожные огни заметались по отсеку. Эти огни помогли сориентироваться, он оттолкнулся от кресла и поплыл к аварийному щиту управления. Свет загорелся сразу, видеосвязь не работала. Иван вытащил из запасника блоки и начал их менять один за другим. На четвертом блоке засветился малый экран. И сразу обеспокоенные лица Манаева и Шумского.
— Что с людьми?
— Не знаю, капитан, судя по всему, резкая перегрузка. Вы сами как?
— Нормально. У нас дополнительные амортизаторы.
— А что произошло?
— Сами хотели бы знать. Оглушены, ослеплены и вдобавок не работает главный энергоцентр. Что с людьми?
— Сейчас начну приводить в себя. Думаю, все обойдется.
— Приступайте, Елкин. В первую очередь врача. Потом доложите.
— Есть, капитан!
Иван сменил на всякий случай последний блок аварийного пульта и, расчетливо оттолкнувшись, поплыл над рядами кресел, разыскивая врача Игоря Кантемира. Кто-то зашевелился. Раздался судорожный всхлип. Елкин скосил глаза: с усилием оторвался от кресла геолог Никишин и стал расстегивать ремни.