На собрании все претенденты — кто в большей, кто в меньшей степени — рассказали о своих горестях и заботах и теперь чувствовали себя неловко. Оскар неоднократно вспоминал, как испугалась Ирис, когда ей почудилось, что о ней слишком много знают. И она не была исключением. Почти все убедились, что чрезмерная откровенность, вызванная умилением, отчаянием или алкоголем, выходила потом боком. Страх показаться смешным и стать объектом пересудов порождал хроническое душевное похмелье, которое при встрече с людьми, кому ты излил душу, усугублялось, точно застарелый болезненный процесс.
Открывая конверты, Оскар никак не мог отделаться от своих беспорядочных мыслей. Время от времени на языке вертелось мучительное имя: Ирис. Сердце давила какая-то неясная тяжесть.
Скользнув взглядом по очередному письму, Оскар положил его в соответствующий ящик. Сегодня письма были самыми обычными — один жаловался по поводу неотремонтированной крыши, другой возмущался шумом и вибрацией, третий ворчал, что подниматься и спускаться по лестнице с детской коляской сущее наказание. Большинство же посланий начиналось, как обычно, словами: «Мне не с кем поделиться своими горестями…»
Оскар улыбнулся. Как давно это было, еще во времена Рээзуса, когда в УУМ пришел электрик-изобретатель и, показав чертежи детской коляски на трех колесах, предсказал большое будущее своему изобретению. Оскар был совершенно уверен, что решение проблемы коляски ничуть не уменьшит количество недовольных. В один прекрасный день женщины, например, поймут, что трудна не транспортировка детей вверх и вниз по лестнице, а роды, которые являются крайне вредными и губительными для здоровья. Вполне возможно, что скоро они настойчиво потребуют инкубаторы для выращивания младенцев. Тем более что эта проблема отнюдь не нова — она периодически вновь и вновь возникала в мировой печати. И так далее и тому подобное. Это называется прогрессом, с иронией подумал Оскар. Заманчивая система инкубаторов поведет за собой ученых, и спутником искусственного выращивания оплодотворенного семени неизбежно станет племенная работа, успехи генетики уже сейчас многообещающи. И вот вместо обычных людей земной шар населяют хорошо развитые, красивые и суперздоровые граждане. Эти новопоселенцы действуют рационально во имя все растущего прогресса. У них не бывает минут слабости, душевных терзаний, отчаяния, их душу не засоряет и никакой иной эмоциональный хлам, который в настоящее время наносит вред отдельной личности и тормозит общее движение вперед. Они не нуждаются в духовной близости, так как поддержку и понимание ищут те, кто в чем-то сомневается или напуган жизнью. Новопоселенцы ограничиваются физической любовью, ибо это необходимо для безупречного функционирования организма. Они сохраняются молодыми и живут бесконечно долго.
Внезапно Оскар заинтересовался, действительно ли средняя продолжительность человеческой жизни выросла за последнее столетие. Он прикидывал и так и сяк и пришел к выводу, что все осталось, примерно, на том же уровне. Современные войны с их неисчислимыми жертвами отняли у целых поколений в общей сложности миллионы лет и триллионы дней. Не меньше, наверное, отняли чума и другие эпидемии. Войны, которые велись когда-то врукопашную, с мечами, поднятыми над головами ржущих лошадей, сводили в могилу относительно немногих.
Оскар пытался отогнать от себя сумбурные мысли и положил под гильотину очередное письмо.
В нем опять говорилось о невыносимом одиночестве. Оскар собирался привычным жестом опустить письмо в красный ящик, но тут его внимание привлекла подпись: Лирика.
Зазвонил телефон.
Оскар, держа письмо в правой руке, левой неторопливо поднял трубку.
— Ты должен сейчас же, немедленно, прийти домой, — всхлипывая, произнесла Керту.
— Что случилось? — испугался Оскар.
— Бы-ыстрее, — икнула Керту и повесила трубку.
У Оскара забилось сердце.
Письмо в его руке казалось лишним, и он забыл, в какой ящик его надо было положить. Вскочив, Оскар привычным движением убрал стол. Письмо, прочитанное последним, как бы повисло в воздухе. Оно уже не лежало в конверте, но еще и не попало в ящик.
Скомкав письмо, подписанное Лирикой, Оскар сунул его в карман.
Если б голос Керту не звучал так взволнованно, Оскар испытал бы удовольствие от быстрой езды с Ээбеном. Выкрашенный под божью коровку, лимузин беззвучно глотал километры.
Оскар вспомнил, как во время войны, добираясь до деревни, он двенадцать часов подряд ехал на открытой платформе. В тот февральский день шел дождь, а затем подморозило. Одежда Оскара покрылась ледяной коркой, при каждом движении он отчетливо слышал треск ломающегося льда. Когда на одной из станций он побежал в помещение вокзала погреться и приложил руки в рукавицах к раскаленной печке, облако пара поднялось до самого потолка.