Детям запрещалось прыгать в бетонную ванну. Где еще вокруг дома такой сад, не уступающий по размерам парку и словно созданный для детей, — с довольным видом говорили родители. Однако вместе с мальчишками мы решили при первой же благоприятной возможности раскопать бассейн посередине до самого дна. Один из нас был уверен, что под мусором находится железный люк, который ведет в подземелье. Другой шепотом сообщил, что там хранятся противогазы с хоботами и запаянные жестяные банки с изюмом. Третий бормотал что-то о ракетах для фейерверков, четвертый располагал точными данными, что в тайнике лежит разобранный на части мотоцикл, ожидающий своего нового владельца. Пятый же переплюнул всех. Он ничего не сказал, он только строил многозначительные рожи, чем невероятно разжигал наше любопытство.
В один из хмурых октябрьских дней того первого школьного года, под вечер, я, взяв с собой лопату, отправился в сад и прыгнул в бетонную ванну на пружинящие залежи мусора, чтобы начать раскопки. Лопата была тупая, от дождей ее рукоятка покрылась зеленоватым налетом и наполовину истлела, того и гляди сломается. Да и мусор словно был переплетен проволокой; несмотря на все мои усилия, лопата ни на дюйм не погружалась в него.
Я взмок. Разогнул спину, сдвинул шапку на затылок и заметил на краю бассейна огромную крысу, которая пялилась на меня. Ее усищи топорщились; казалось, она скалит зубы, выжидая момент, чтобы вцепиться мне в лицо. Страх лишил меня рассудка, и первой мыслью, мелькнувшей у меня в голове, когда я оправился от испуга, было: крыса бешеная, сейчас она укусит меня, и я умру. Выйдя из состояния оцепенения, я решил постоять за свою жизнь: поднял лопату над головой, чтобы поразить врага. Но, прежде чем острие ударилось о каменную плиту, крыса, словно нехотя, отпрянула в сторону и снова нагло вытаращилась на меня. Эта крыса стережет сокровища, спрятанные на дне бассейна, подумал я. Она обладает сверхъестественной силой, и у нее ядовитые зубы — в этом нет никакого сомнения. Подавленный собственной беспомощностью, я попятился. Отшвырнул лопату, залежи хлама, подобно пружинящему матрацу, подбросили меня вверх, кинулся в угол бассейна, схватился за ржавые перила и с трудом выбрался наверх. Несколько секунд — и я ощутил под ногами твердую почву. И, однако, мне почудилось, будто погнавшаяся за мной крыса успела, пока я лез наверх, укусить меня за мочку уха. Потом я несколько дней разглядывал свои уши в зеркале, и они казались мне то ли странно розовыми, то ли подозрительно синеватыми, словно вот-вот начнут отваливаться: первый признак того, что я медленно умираю.
Как ни странно, но ресурсы прочности планера все еще не исчерпаны. В этом непрестанном гуле — в моих ушах тоже гудит и шумит — я не слышу скрипа и хруста истерзанного тела планера. Оно и лучше, что я не улавливаю этих звуков, предвещающих гибель. Пусть останется хотя бы крошечный уголок неизвестности; какая-то надежда и возможность спасения все-таки уместятся в нем. Я отдаю себе отчет в том, что гибель людей в молодом возрасте — один из отличительных признаков нашего времени, и, однако, воля к жизни пока еще преобладает во мне над пассивностью и безучастностью. Я все еще манипулирую, чтобы удержать планер в поднимающихся кверху потоках воздуха. Случись мне заскользить вниз, и огонь быстро сделает свое дело — не останется времени даже подумать о том, насколько высока температура в этой объятой пламенем точке.
А может, отказаться от всяческих попыток? Гляди-ка, в клубах дыма появился яркий просвет, там ждет моего появления Урсула. Я почти уже могу дотянуться до нее — посадил бы к себе на колени, — но нет, она открывает дверь в еще более светлое пространство и снова терпеливо ждет меня.