Я и сам еще не в состоянии радоваться своему спасению. Даже дышать не могу. Воздух в кабине, похоже, стал другим, я должен напрячь всю свою волю, чтобы заставить легкие работать в полную силу. Роберт! Мне кажется, я выкрикнул свое имя, однако ничего не услышал. То ли уши заложило, то ли горло сдавило. Лучше мысленно: Роберт! Глотни свежего воздуха! Глотни, сколько можешь! Человек всегда должен иметь про запас спасительные призывы. Не унывай, парень, а лети себе дальше!
Только неизвестно куда.
Лес и люди остались далеко позади.
Аппаратура вышла из строя. На приборном щитке полная неразбериха. Наклоняюсь вперед и гляжу на карту. Нацеливаюсь на землю. Чертовски голо здесь. Ни единой точки опоры, за которую можно было бы зацепиться. Такого мертвого пространства на моей карте просто не существует. Я отчаяннейшим образом сбился с трассы.
Парю над изрезанным расселинами и лощинами плоскогорьем.
День клонится к вечеру. Сгущаются тени, делят земную поверхность на бугры и складки. В низины стекается все больше и больше черных чернил. Холмы и возвышенности вбирают в себя теплый свет, несмотря на знойное марево, они золотисто-коричневые и, чудится, будто покрыты верблюжьей или буйволиной шерстью. Я устал, мне хочется прилечь. Меня прямо-таки тянет вниз, на обетованную землю. Но приземляться здесь нельзя. Хотя после того, что я пережил — очевидно, я все-таки стоял лицом к лицу со смертью, — я был бы вправе поддаться любому из своих настроений. Нет, я должен добраться до какого-нибудь селения и опуститься там. Дальше все будет проще простого: на негнущихся ногах я добреду до ближайшего бара, скажу протирающему стойку хозяину buenos dias, немедля добавлю tengo calor и протяну руку, чтобы взять стакан холодной воды. Сдерживая себя, я выпью ее медленными глотками и, как бы между прочим, спрошу, как обстоят дела с лесным пожаром. Скоро ли его остановят? Ощущая под ногами надежный пол, я смогу, после того как утолю жажду, немного поболтать, прежде чем пойду к телефону. На том конце провода снимут трубку, я соберусь с силами и бодро выкрикну свое имя, сообщу, где я, услышу в ответ радостные восклицания, а затем мы обсудим, каким образом транспортировать отсюда меня и планер. Вероятно, мне придется переночевать в маленькой гостинице этого поселка, и я уверен, что задолго до того, как башенные часы хрипло пробьют полночь, я усну сном праведника в добротной старинной деревянной кровати.
Но прежде, чем залезть под прохладные простыни, я закажу себе ужин, выпью бутылку красного вина — подкреплюсь и расслаблюсь одновременно. Разумеется, гостиница построена по меньшей мере в восемнадцатом столетии, стены ее испещрены именами известных людей, побывавших там, и конечно же потускневшие от времени полки украшают бесчисленные реликвии — меня ждет приятный вечер. В находящемся по соседству полупустом трактире по вечерам играют на гитаре — может, и не стоит жалеть, что мне не повезло на соревнованиях. Медленно, но верно канут в прошлое мои блуждания в облаках дыма. Через несколько лет я уже с трудом буду припоминать подробности этого опасного полета.
Наверное, в баре или в гостинице заинтересуются, откуда я. Южная непосредственность быстро подберет ключ к загадке. К тому же мой испанский несколько старомоден, да и заржавел, наверное, порядком — ведь я вынес его из детства, испанскому обучала нас, мальчишек, тетушка Мария, оживляя для нас слова, звучавшие в пору ее юности. Конечно, в нынешний трезвый век никто не прибегает к торжественным обращениям, где каждое слово как затейливая виньетка, — увы, тетушка Мария имела обыкновение говорить именно так.
Тетушка Мария — так мы называли одинокую старую даму, которая жила на втором этаже, в угловой комнате дома моего детства. Худенькая тетушка Мария не двигалась, а словно парила, подобно невесомому цветку бессмертника, и была гораздо старше виллы с потрескавшимися ступеньками лестниц и бассейном, полным разного хлама. Она прямо-таки потрясла нас, проказников, сказав однажды, что в ее юности вместо нашего и окрестных домов стоял девственный лес с непроходимыми зарослями шиповника в глубине. Какой еще девственный лес? — в один голос удивились мы. Даже сборщики ягод редко забредали в эти отдаленные места, утверждала тетушка Мария. Вот так ей удалось расположить нас к себе — в первую очередь этим таинственным дремучим лесом. Но детей одними историями не заманишь, к ним прибавились самодельные конфеты-помадки, до того вкусные — пальчики оближешь! Постепенно появились и почтовые открытки с видами Испании — шаг за шагом тетушка Мария сплачивала нас вокруг себя, и в один прекрасный день мы обнаружили, что уже знаем простейшие испанские слова. Конечно же тетушку Марию считали чудачкой, людям было не уразуметь, что и самая пустячная тревога может стать источником энергии. А именно — тетушка Мария не хотела мириться с жестокой неизбежностью, что вместе с ней навсегда уйдут и ее знания. И она с упорной последовательностью, прибегая к хитростям, вновь и вновь усаживала нас на свои плюшевые стулья. И даже когда от нашей бестолковости хмурились ее брови, глаза все равно светились торжеством, словно она собиралась провести кого-то за нос. Когда мы сгибались под тяжестью незнакомых слов, тетушка Мария показывала нам репродукции картин испанских художников, то и дело обращая наше внимание на стоящих в полутемной комнате печальных мальчиков, и объявляла: инфант.