В одном из женских журналов Кора вычитала какой-то вздор о телепатии. Она поверила, что может на большом расстоянии передавать мне свои мысли. У меня же, напротив, такой способности нет. Таким образом, она направляет свои послания как бы в пустоту, поскольку они остаются без ответа. Тщетные поиски контактов якобы порождают в ней чувство, будто она очутилась в холодном космическом пространстве.
Мне было трудно понять сложность ее восприятий.
В мареве плоскогорья, когда пейзаж перед глазами как будто свертывается, я испытал гнетущую беспомощность оттого, что не смог на расстоянии передать Коре слова утешения, а ведь я знал, что с каждым часом там, за стеклянной стеной дали, куда мне никак не дотянуться, все возрастает и возрастает черная угроза. Вести машину стало почти невозможно. Я договорился с напарником, что в первом же придорожном баре пропущу стаканчик виски, чтобы расслабиться, и завалюсь спать, а он покрутит баранку, пока я не проснусь, освеженный. Мой всегда такой общительный приятель даже и не пытался развлечь меня своими двусмысленными шутками, его необычная молчаливость должна была бы насторожить меня. Но против моего желания он возражать не стал. Сказано — сделано. Два двойных виски — и из ушей исчезла назойливая и пронзительная азиатская музыка, мотор пел свою обычную песню, и я отключился.
Не знаю, как долго мне удалось поспать. Я успел увидеть какой-то странный рваный сон: я держал Кору за руку, словно клещами, и видел, как постепенно синели ее конечности. Темная полоска ползла от предплечья все выше. Я напрасно напрягал все свои силы, чтобы разжать судорожно сведенные пальцы, — Кора погибала на моих глазах.
Я в страхе проснулся. Машина стояла. Поломка мотора? Не может быть. Мелькнуло опасение: стадо обезьян забралось на платформу. Отвинченные блестящие детали исчезают в карманах. Я сейчас же встану и пойду проучу воров. Они разбегутся в разные стороны, из дырявых карманов на гальку со звоном посыплются эмблемы, зеркала и ручки. Отчего так тихо? Может быть, эти оборванцы кромсают тупыми ножами обивку?
Но оказалось, что мы остановились в безлюдном месте. Серая равнина. Белые плоские камни, клочки травы, горячий, кажущийся желтым ветер. Вдали цепь гор с голыми вершинами. Мой напарник сидел скрючившись и стонал. «Чертов аппендицит», — выдавил он бескровными губами. Я покрылся холодным потом. В висках и затылке пульсировало от выпитого. Я никогда в жизни не садился за руль пьяным, а сейчас выхода не было. У напарника был вид умирающего, глаза ввалились, скулы резко обозначились. Я перенес стонущего приятеля на койку, откуда еще не успел выветриться приснившийся мне сон.
Я завел мотор и нажал на педаль газа. На дороге, подобно преградам, вставали миражи. Я мчался сквозь мечети и минареты, оттуда неслись крики на непонятном нам языке; я проносился сквозь замки и дворцы, они рассыпались как пепел. Отшлифованные временем восточные строения вновь и вновь вставали на пути. Ревя мотором, тяжелый грузовик, управляемый мною, крушил их; от этой разрушительной работы по спине бежали мурашки.
Невдалеке от безжизненного соляного озера все и случилось. Я проехал, по всей вероятности, с час, никого не встретив, а теперь попал в затор. Внезапно из-за пригорка прямо на дорогу с блеяньем высыпало стадо овец — будто за ними гнался волк. В туче пыли возникло и другое препятствие. Из-за баранов я свернул влево и врезался в старый зеленый автобус. Жалкая душегубка была набита до отказа маленькими черными обезьянками.
Я до самой смерти не смогу забыть детского крика и стонов. Они орали, визжали, вопили и призывали на помощь аллаха. Кто-то должен был бы ударить меня палкой по голове, чтобы стереть из моей памяти эти звуки и это зрелище. Навалившись грудью на руль, я видел, как из маленького сплющенного автобуса на меня смотрело множество огромных стекленеющих глаз.
Отчаянно блеяло стадо овец. Мой напарник не мог вымолвить ни слова. Мы оба окаменели от ужаса.
Впоследствии я стал пленником своих видений.
На плоскогорье во все стороны от дороги в паническом страхе расползаются окровавленные дети, волоча по растрескавшейся земле свои перебитые конечности. Зурны играют какую-то щемящую мелодию, пронзающую тебя насквозь, у овец в шерсти извиваются юркие черные змеи. Раскаленные солнцем плоские камни трескаются и рассыпаются в песок. И сам я, как зверь, стою на четвереньках на берегу высохшего соляного озера и слизываю горькие белые кристаллы.