Майк упрямо продолжает свою мысль.
— Существуют косвенные убийцы. Всегда приходится платить дань цивилизации. Никто никогда не подсчитывал погибших от химических веществ, радиоактивных излучений, загрязнения!
— Прекрати читать лекцию, — прерывает его Флер и снова начинает хихикать. — Я сама была наркоманкой и, видишь, жива.
— Не говори так, пропитанная всевозможной отравой и все же несравненная женщина, — бормочет Фред, притворяясь в дым пьяным. Он хватает из догорающего костра тлеющий уголек и смотрит, как долго можно подкидывать его на ладони.
— Почему жизнь так несправедлива? — канючит Жан, которому не так-то легко поднести рюмку ко рту. Чтобы она не выскользнула из рук, он для пущей верности придерживает ее край зубами.
— Не так уж все и плохо, — утешает его Уго. — Ты ртутный король, настоящий ас в своем деле, так что не волнуйся. Когда отправишься путешествовать на своей яхте, прихвати и нас.
— Издеваешься, — размахивает кулаками Жан. Встрепенувшись, он испуганно спрашивает — Так это ты подбираешься к моей ртути? Стащить решил? Обокрасть меня? Разве я не самый бедный из вас?
Жан с трудом встает, на мгновение склоняется над Уго, но не кидается на него. Хватая руками воздух, он пошатываясь плетется в сторону вивариев.
— Приятель готов, отправился спать, — успокаивающе говорит Уго приунывшему обществу. — Дорогой Фар! — Флер приходит в себя, обхватывает собаку за шею и раскачивается вместе с ней, словно баюкая ее. — Бесси уже нет. Мы все ели ее мясо. И ты, Фар, тоже. Бесси передала тебе частичку своей души. Знаешь, душа зверя может переселиться только в зверя, а душа человека — только в человека. Теперь ты для меня Бест Фар.
Смеется одна лишь Флер.
Со стороны вивариев слышится какой-то стук.
Затем дребезжанье.
Мужчины привстают.
Шаркая ногами, приближается Жан, в обеих руках у него по отбитому горлышку бутылки.
— Ну, Уго, — задыхаясь, произносит он. — Струйки ртути были как живые, когда растекались в разные стороны. Тебе не ободрать меня как липку. Светлые ручейки побежали, что сороконожки.
Опьяневшие мужчины сердито бормочут:
— Дурак! Остолоп! Совсем свихнулся!
Эрнесто выхватывает из рук Жана горлышки с опасно зазубренными краями и, размахнувшись, зашвыривает по одному в мусорную кучу.
— Жан, что тебе взбрело в голову! — с негодованием восклицает Майк.
— Свое добро, что хочу, то и делаю, — вызывающе заявляет Жан и заплетающимся языком бормочет еще что-то невразумительное.
— Ну ты и дурак, — выговаривает Майк Жану. — Мало мы вдыхали ртутных паров! А теперь по твоей милости и шагу не ступи, чтобы не отравиться. Скоро у всех у нас начнется трясучка и мы спятим. Не придется убивать, сами сдохнем.
— Разумеется, у того, кто теперь гол как сокол, голова уже не варит, — Жан с трудом выговаривает слова, взвизгивая при этом так, словно кто-то наступил ему на палец.
— Мне жаль Жана, — вмешивается в разговор Уго, икает и поспешно просит прощения.
— А мне никого не жаль! — хихикает Флер.
— Заткнись, вертихвостка! — рявкает Эрнесто. — Что ты понимаешь! Человек уничтожил плоды своего труда. А у тебя одна забота — задирать ноги!
— Замолчи, Эрнесто! — стонет Фред и принимается биться лбом о колени.
Внезапно становится так тихо, что начинает звенеть в ушах. Костер еще чуть-чуть теплится. Я бы хотел, чтобы Фар завыл, но он не может — женщина крепко обхватила его за шею. Мужчины ерзают, не находят себе места. Поднимают бутылки, наклоняют их и разглядывают на свет луны. Руки ощупью ищут стопки.
— И все же мне жаль его, — тупо повторяет Уго.
— Это виски делает тебя жалостливым, — говорит Флер каким-то непривычно тусклым голосом. — И вообще, ты умеешь только притворяться.
Уго машет рукой, поднимается и устало идет к вивариям.
— Теперь и он что-нибудь разобьет, — вздыхает Фред.
— Главное, чтобы не уничтожил запасы виски, — беспокоится Флер. — Вдруг придется кого-то помянуть, а выпить нечего.
— Флер одна будет сидеть на краю ямы и потягивать спиртное, — пытается сострить слегка протрезвевший Жан. — Только кто выроет нам могилу, если нас самих уже не будет, — пугает его вопрос, на который нет ответа.
Помрачневшая компания даже не замечает возвращения Уго, пока он не опускается на колени рядом с Фаром. В руке у Уго какой-то рулон.
— Глядите, — торжественно произносит он. — Здесь портрет, написанный знаменитым фламандским художником Ван Дейком. Поверьте, это подлинник, а не подделка. Я нашел его в дверной панели одной из разбитых машин. Любое полотно этого художника — целое состояние. Я дарю его Жану.
Закончив свою тираду, Уго разворачивает картину.
Майк складывает вместе несколько спичек и чиркает ими. Света все равно недостаточно. Чья-то рука кидает щепки на затухающие угли костра. Маленькие жадные язычки пламени начинают пожирать их. Теперь все видят глядящее с полотна надменное и самоуверенное лицо мужчины в обрамлении высокого белого воротника. Взгляд его ясен: истина познана. Ничтожные мысли отринуты. Ноздри мужчины напряжены, словно он ощущает какой-то струящийся из будущего тревожный запах, который слегка настораживает его. Он достаточно умен, чтобы понимать: равновесие и совершенство могут в мгновение ока рассыпаться в прах.
Маленький костер догорел. Мы думаем о мужчине, явившемся к нам из глубины веков.
Похоже, все чувствуют себя паршиво.
Портрет заглянул нам в души.
От лунного света лица обитателей карьера мертвенно-бледные. Восковые фигуры с глазами из ртути.
Эрнесто первым приходит в себя и деловито осведомляется:
— Так, говоришь, старая и ценная картина?
— Семнадцатый век. Цена баснословная.
— Кого ты дурачишь, Уго? — Эрнесто в ярости.
— Честное слово, я разбираюсь в живописи, — оправдывается Уго.
— Картина свернута в рулон и засунута в дверную панель — значит, украдена из музея! Жан не сможет сбыть ее, за такое ему было бы несдобровать.
— А может, кто-то спрятал свое сокровище от воров? — не сдается Уго. — Или, пересекая границу, скрыл от таможенных властей. Владелец потерпел автокатастрофу, и картина так и осталась в тайнике.
Жан не торопится протянуть руку, чтобы принять даруемое ему сокровище.
Кто знает, может, он думает, что никому из нас уже ничего не понадобится?
опьянела и устала, но спать не хочу.
Мне становится стыдно за себя, когда я думаю о покойной Луизе: ее Флер накачалась виски, водится с подозрительными мужчинами, а сейчас собирается улечься в вечернем платье под открытым небом на ссохшейся и пыльной земле.
Я в самом деле ложусь на бок и утыкаюсь носом в локоть.
Может, Фар сжалится надо мной и пристроится рядом? Мы были бы вместе, две бесконечно одинокие души, несчастные и никому не нужные.
Я смотрю на себя со стороны — что за отвратительное существо. Ведь Флер другая, она любила большую неуклюжую Бесси и, однако, с аппетитом уплетала ее мясо, запеченное на углях. Флер, которая привередливо ковырялась вилкой в изысканных блюдах роскошных ресторанов, теперь ела мясо руками, ничуть не заботясь, что оно в золе и угольной крошке.
Странно и грустно глядеть в прошлое и видеть в нем заносчивую и разборчивую девушку, которая превыше всего ставила свою чистоту и красоту и остерегалась прикасаться к засаленной мебели и облупленным стенам жалкого гостиничного номера, где она в последний раз встретилась со своей матерью, Фе. Опустившаяся, потрепанная женщина показалась Флер отвратительной и вызывала чувство брезгливости.
С тех пор прошло не более десяти лет, и вот теперь мне в лицо кинули: шлюха, и меня это ничуть не задело, даже не возникло желания расцарапать негодяю лицо и заставить просить прощения.