Через минуту передо мной возникло утонувшее в бушлате синее дрожащее существо. Оно скулило и щелкало зубами. Но при виде меня, сидящего по горло в воде, Рис потерял дар речи. Он даже перестал щелкать зубами.
– Ты что делаешь! – закричал Рис. – Вылазь, а то простудишься и умрешь! Кто тогда отведет меня домой?
– Лезь, сынок, ко мне.
– Что?!
– Снимай бушлат, раздевайся и лезь! Вода-то горячая.
– Еще чего. Хватит придумывать, я тебе не маленький!
– Вода горячая потому, что днем ее нагрело солнышко, а потом вечером накрыл туман. Если, например, горячий чайник укутать полотенцем, он ведь долго будет горячим?
– Чайник-то конечно, – сказал Рис раздумчиво. – То чайник, а то целая речка. Я сначала все-таки попробую, – сказал сын недоверчиво.
Рис спустился к воде. По его лицу я видел, что он ни капельки мне не верит и боится очутиться в глупом положении. Он осторожно протянул вперед руку.
– Прямо-таки горячая-прегорячая? – спросил сын. – А не обожгусь? – Это уже была явная насмешка надо мной.
– Думаю, что нет.
Сын осторожно опустил в воду палец… Сильное недоумение отразилось на его лице. Рис опять опустил палец и опять вынул его. Затем, подумав, он погрузил в воду всю ладонь.
– И вправду горячая, – недоуменно сказал он. – А я думал, что ты все наврал. Специально, чтобы затолкнуть меня в реку.
– Хватит болтать. Раздевайся быстрей, а то подует ветер, туман разойдется и речка сразу остынет.
– Откуда ты знаешь, что подует ветер?
– На рассвете всегда ветер.
– А ты раньше был на рассвете?
– Много раз.
– Значит, когда я сплю дома, ты приезжаешь сюда и залазишь в речку?
– Вот еще… На рассвете я бывал давно. Еще в детстве. Когда был таким, как ты.
– Таким, как я? – удивился Рис. – Как же тебя пускали родители?
– Я лошадей пас. Ходить в ночное называется. Ну, раздевайся…
– Подожди… Разве лошади ночью не спят?
– Нет. Ночью они пасутся. Ходят по лугу и едят траву.
– Всю ночь?
– Всю ночь.
– Когда же они спят? Днем?
– Нет, спят они ночью.
– Но ты же сам сказал – ночью едят траву.
– Когда пасутся, тогда и спят. Прикроют глаза и вздремнут немного.
– Прямо стоя?
– Ну да.
– Вот дают! Я бы так не смог. Пап, а еще что ты знаешь про лошадей? Они кусаются?
– Иногда между собой. Ты залезешь когда-нибудь?
– Подожди. А людей кусают?
– Кого любят.
– Па, я тебя серьезно спрашиваю.
– Честно. В детстве я очень дружил с одной лошадью. Так она всегда, когда была в хорошем настроении, подкрадывалась ко мне сзади и хватала зубами за плечо. Тихонько, конечно. Это она так шутила…
– Ничего себе шуточки. А еще ты чего знаешь про лошадей?
– Лезь ко мне, а то ты совсем замерз.
– Сейчас. Ты только расскажи немного.
– С чего это ты вдруг заинтересовался лошадьми?
– Так… Понравились… Что ты еще знаешь?
– Лошади очень любят мальчишек…
– Почему?
– Не знаю… Может, знают, что дети живут без обмана… А может быть, потому, что мальчишки больше всего с ними возятся. Кормят, поят, купают…
– Купают? Во… А как же они их купают? В таких больших ваннах?
– Что ты, сын, городишь. В каких там ваннах… В речке или пруду.
– И ты купал?
– Купал.
– Расскажи.
– Сначала лезь ко мне.
– Расскажешь – и сразу залезу. Честно.
– Купают лошадей обычно вечером. Когда они возвращаются с работы. Приходят лошади потные, пыльные, усталые… Сначала им дают немного остыть, потому что потную лошадь сразу купать нельзя: она простудится и умрет. Поэтому с час лошади прогуливаются по двору конюшни, кто сено ест, кто разговаривает – обмениваются новостями…
– Пап, ты загибаешь.
– Серьезно.
– И прямо слышно?
– Не слышно, а видно. Они трутся мордами, кладут головы друг другу на шеи, покусываются… Это и есть их разговор. Мальчишки всегда знают, о чем у лошадей идет речь: у какой лошади тяжелый день был, у какой легкий, кто в хорошем настроении, кто в плохом, кто пить хочет, кто есть. Когда приходят с работы лошади, мальчишки со всего села собираются их встречать. У каждого своя любимая лошадь. Ну, длинный рассказ. Сначала ты залезешь в воду.
Рис нехотя поднялся, снял бушлат. На фоне белого тумана возникла его тоненькая дрожащая фигурка в коротких штанишках.
– В-с-в-все с-с-сним-м-мать?
– Все. Потом оденешься в сухое. Входи чуть левее, там мелко.
Рис сбросил трусы, майку и побежал по тропинке вдоль речки.
Со всего маха сын бултыхнулся в речку. Течение подхватило его и понесло в мою сторону, переворачивая, как валун. Здесь было совсем мелко, даже Рису еле по пояс. Я пошел сыну навстречу.
– Ну как?
– Ух, ты! Здорово! Прямо горячо! И пол твердый, как в ванной, и мелко!
Я протянул Рису руку, помог ему перебраться через глубокое место.
– Пап, я хочу поплавать, – захныкал сын, как только огляделся. – Очень мне нравится! Поплыли дальше?
– Дальше я не был и не знаю, что там. Может быть, там омут.
– Омут? Что такое омут?
– Бездонное место.
– Ух ты! Совсем дна нет?
– Есть, конечно, но очень глубоко.
– Ты нырял… в этот омут?
– Приходилось. Тебе не холодно?
– Нет, что ты! Только нос и уши мерзнут. Можно я окунусь?
– Не надо. Голова станет мокрой – и можешь простудиться.
– А в омуте кто живет? Водяной?
– Мы думали, что он. Поэтому ныряли самые отчаянные.
– Ты был отчаянный?
– Мы ныряли из-за девчонок. Они сидели на берегу и дразнили тех, кто трусил.
– И ты боялся девчонок?
– Боялся.
– Нет, честно боялся?
– Честно.
– Не загибай, пап.
– Серьезно. Рассядутся, венки плетут из одуванчиков и насмехаются: «Что, слабо? А еще кудрявый!»
– Ты был кудрявый?
– Когда-то был.
– Странно. Ты – и вдруг кудрявый. Ну ладно. И как ты нырял в этот… омут?
– Очень просто. Возьмешь большой камень, разбежишься и с обрыва бултых прямо в воду. Открываешь в воде глаза и не дыша идешь на дно. По сторонам все зеленое, небо голубое, какая бы погода ни стояла, а внизу темным-темно. Как ночью. И вроде бы водяного глаза светятся. Ну вот, значит, опускаешься, а вокруг все темней и темней, дышать все тяжелей. Кажется, вот-вот легкие разорвутся или глаза выскочат. Воздух потихоньку из себя выпускаешь, по-морскому называется – стравливаешь… Если весь воздух сразу выдохнуть, то захлебнешься… Долго на дно идешь, кажется, что не выдержишь, сердце разорвется. Из последних сил рвешься ко дну, делаешь такой страшный рывок, когда чувствуешь, что на пределе находишься. Вот наконец и дно… Темнотища, ил липкий, по рукам что-то скользкое, какие-то усы…
Рис приоткрыл рот.
– Какие еще усы? Утопленника, что ли?
– Нет, не утопленника, а длинные такие, жесткие…
– Пап, если ты взялся, то рассказывай честно, без загибов…
– Я честно и рассказываю. Это соминые усы. На дне омута сом жил. Старый-престарый, его еще деды, которые в первую империалистическую воевали, мальчишками когда были, помнили. И такой огромный был сомище, что в какое место омута ни нырнешь, обязательно на него наткнешься.
Рис недоверчиво посмотрел на меня. Он стоял, глубоко погрузившись в воду. На поверхности оставались лишь его макушка, глаза, уши и кос.
– Ух ты! Ну и силища. Я никогда большого сома не видел. Правда, видел в рыбном магазине, но они были маленькие и замороженные. Слушай, а может, они здесь есть?
Рис с опаской посмотрел на камыши и подвинулся ко мне.
– Навряд ли. Здесь речка мелкая.
Восток стал совсем светлым. Там, за железной дорогой, уже было совершенно светло. Туман клубился в той стороне, занимая полнеба, но уже чувствовалось, что он начал движение в нашу сторону, хотя не было еще ни малейшего ветерка. Отчетливее и чище стали звуки: бульканье воды в камышах, всплески мелкой рыбешки, редкие далекие вскрики болотных птиц. Со стороны леса, откуда мы пришли, послышалось тарахтение мотоциклетного мотора, очевидно, кто-то торопился на рыбалку.