— Ко мне, — говорил он. — Надо принять душ, а то завтра игра… ' Я должен быть в форме. Хотя вообще-то надо было бы отправиться к моей девушке, теннисистке, кандидату в мастера спорта, и отметить твою публикацию о ней. Но моя девушка на соревнованиях, далеко, ты знаешь. Она — чудо! Она понравилась тебе? Понравилась?
— Очень, — отвечал я.
Долго мы ехали на метро, а когда вышли на улицу, Алик повел меня переулками и дворами. Я покорно шел за ним, но изредка удивлялся:
— Ведь ты живешь на проспекте?
— Скоро уже придем, — отвечал он. А потом решил потренироваться и стал прыгать, пытаясь дотянуться до ламп, горевших над дверями подъездов. Одну он зацепил на лету и раздавил. И, к сожалению, порезался.
— Обидно, — говорил он, пока мы поднимались по лестнице, — этой рукой я забросил столько мячей. — И вытирал капли крови о стену.
Дверь нам открыл Мишка.
— Алик, мы же к тебе ехали, — удивился я.
— A-а, — махнул он порезанной рукой. — У них же вся выпивка.
В комнате, разложив на столе куски сыра, Юрка медленно и методично двигал челюстями. Мишка с часами в руке тревожно контролировал время.
— Осталось полчаса, не успеет доесть, — сообщал он.
Мы с Аликом выпили коньяку, и Алик воспрял.
— Обидно все-таки, что девушки с нами не поехали, — сказал он. — Кстати, знаешь, как называется процесс лишения девственности? «Дефлорация». Напиши статью под названием «В дефлорации отказать».
— Обязательно, — согласился я, — только мне название не очень… Давай лучше: «Дефлорированной — верить». Или: «Вызываю дефлорацию на себя».
Мишку, кажется, огорчало, что мы не обращаем внимания на его с Юркой пари, он то и дело нарочито громко восклицал с расчетом вовлечь нас в происходящее:
— Какой драматизм! Это настоящая борьба!
Наконец он объявил:
— Внимание! Осталось пять минут!
Мы с Аликом так и впились в Юрку глазами. Перед ним лежало пять кусочков сыра. Юрка поднатужился и запихнул в рот самый крупный. Глаза его стали расширяться, он судорожно глотнул, надавил ладонями на нижнюю челюсть, помогая себе жевать.
— Не успеет, — подбадривая себя, твердил Мишка, — четыре минуты— и все…
Юрка, давясь, проглотил кусок и схватил второй. С этим пошло еще тяжелее, но время подпирало, и Юрка проглотил его, не прожевав. Едва он положил в рот третий кусок, позвонили в дверь. Алик пошел открывать, и в комнату вбежала бледная и напуганная Лена.
— Юра, что случилось? — крикнула она. — Вся стена возле нашей двери в крови!
Юрка продолжал жевать и только махнул ей рукой.
Лена в ужасе осмотрелась.
— Что происходит?
— Ничего, — индифферентно ответил Мишка, — вот муж твой проголодался, мы ему поесть привезли. Видишь, как уплетает.
Юрка управился с четвертым куском и тянулся к пятому.
— Юра, что это значит? — повторила Лена.
Юрка помотал головой и обеими руками втиснул в рот пятый кусок.
— И бутылок сколько! — закричала Лена.
Но ее возглас перекрыл Мишкин ликующий крик:
— Не успел, время, время!
— Успел, — с еще полным ртом мычал Юрка.
— Не успел! — кричал Мишка.
— Успел, успел! — поддержали мы Юрку.
— Ты же болен, — с надрывом всхлипнула Лена и бросилась вон из комнаты. — Какая же я дура… — донеслось из прихожей.
Дверь за Леной захлопнулась.
— Вот, секундная стрелка была здесь, — тыкал Юрка в циферблат пальцем, — еще пять секунд оставалось.
— Ничего не знаю, — невозмутимо, с каменным лицом отпирался Мишка, — время истекло. И, как проигравший, ты должен исполнить мое желание.
Мишка налил шампанское в стакан и добавил в него коньяку. Юрка покорно выпил.
— Лев пришел, — скомандовал Мишка.
Юрка полез под стол. Мишка выждал паузу и объявил:
— Лев ушел.
Юрка вылез из-под стола.
Мишка снова налил ему шампанского и коньяка. Юрка выпил.
— Лев пришел, — опять оповестил Мишка.
Юрка полез под стол.
— Лев ушел…
Юрка не вылез.
— Лев ушел, — повторил Мишка.
— Умираю, — раздался в ответ слабый Юркин голос.
Мы извлекли его из-под стола, перенесли на диван. Тут Мишку снова разобрало:
— Не, ну вы гады, бросили нас в магазине. Больного друга бросили. А мы за вас заступились. Какой же ты спортсмен, — пристал он к Алику, — если не мог за себя постоять?
— Да, я спортсмен, — твердил Алик.
— Ты не спортсмен. Ты — трус! Если бы не мы, тебя бы знаешь как уделали!
— Я? Я — трус? — задохнулся Алик. И вдруг ринулся к окну.
— Эй, ты что хочешь делать? — крикнул я.
Но Алик уже взобрался на подоконник.
— Не надо, — примирительно сказал Мишка, — ну, прыгнешь, ну и что? Здесь второй этаж, ты этим ничего не докажешь.
— Тебе, гад, докажу, — срывающимся от злобы голосом сказал Алик. И прыгнул.
Затрещали внизу кусты.
Мы подошли к окну. Алик лежал на земле, вытянувшись во весь рост. Луна освещала его неподвижное тело и качавшийся куст сирени.
Пришлось спускаться вниз. Мы с Мишкой взяли Алика за руки и за ноги и потащили в дом.
Опустили его на диван, где уже почивал с открытым ртом Юрка.
На дне коньячной бутылки еще оставалось кое-что. Мы с Мишкой разделили последние капли по-братски.
— Но мы-то с тобой еще полны сил, — сказал Мишка. — У меня магнитофон, пошли голоса певчих птиц запишем.
Не успели мы прошагать и полквартала, как рядом затормозила милицейская машина. Из нее выскочил бравый сержант и распахнул перед нами дверцу.
В отделении, куда он нас привез, сидел взъерошенный мужчина с разбитым лицом.
— Вроде бы этот, — указал мужчина на Мишку, — а этого вроде не было, — ткнул он в меня.
— Ты свободен, — объявил мне милиционер. — А ты, — он угрожающе посмотрел на Мишку, — останешься.
— Мы с ним все время вместе были. Не бил он никого, — сказал я.
— Тебя тоже в КПЗ посадить? — спросил милиционер.
Я вышел из отделения и побрел, сам не зная куда. Так я шел, пока не наткнулся на дом, где в квартире на пятом этаже, несмотря на явно наступивший рассвет, горели электричеством все окна. На балконе стояла девушка в белом платье.
— Эй! — крикнул я.
— У нас свадьба, — ответила она. — Заходи, а то все устали.
— А ты знаешь, что такое дефлорация? — спросил я.
— Дурак, — сказала она.
Тогда, желая ей понравиться, я запел:
Как по Волге по реке
Плывет корова в пиджаке.
Не подумайте плохого —
Наша песня про любовь.
Из подъезда выскочили два мужика и погнались за мной, а когда настигли, начали бить.
— Гад, весь дом перебудил!
Неизвестно, что бы они со мной сделали, но подкатила милицейская машина с уже знакомым мне сержантом.
— Опять ты? — не удивился он. — Значит, судьба. А друга твоего мы отпустили.
В КПЗ было пусто и холодно, стояла узкая скамейка, я попробовал на нее улечься, но не удержался и упал. В глазок было видно, как пишет что-то за столом дежурный. Потом он достал Мишкин магнитофон и стал слушать наши частушки.
— Эй, — крикнул я, — дай закурить!
— А в зубы не хочешь? — беззлобно ответил он.
Еще через час ему стало скучно, он открыл камеру и даже угостил меня сигаретой.
— Верни магнитофон, — попросил я.
— Не могу, — объяснил он. — Мы его другу твоему на работу передадим. Чтоб знали, как он использует технику. И чтоб начальник его знал, как твой друг его называет Бегемотом. Друг твой нам очень не понравился. Все права качал. Про всех вас, говорит, фельетон состряпаю. Вы все, говорит, у меня по струнке ходить будете. Посмотрим. Кто теперь по струнке будет ходить. Тебе на работу тоже сообщим. Не сомневайся.