В коридоре уже раздавался громкий голос:
— Сюда, сюда, пожалуйста.
Ну почему мне взбрело остаться ночевать в Юркиной квартире?
Как перед глазами утопающего (если верить классической литературе) проходят картины его жизни, так перед моими прошли подробности минувшего вечера.
Лето. Жара. Дневная духота борется с вечерней прохладой. Темнеет. В белесоватом небе ясно видны звезды.
Мы с Мишкой сидим у меня на балконе и звоним Юрке. У него никто не снимает трубку. Юрка провожает Лену на юг и, должно быть, еще не вернулся с вокзала.
— А, поехали так, — беспечно говорит Мишка. — Пока доедем, он как раз вернется.
Через час мы у Юркиного дома. Поднимаемся на седьмой этаж, звоним. За дверью — никакого движения.
— Зря ехали, — говорю я и поворачиваюсь, чтобы спуститься по лестнице, но Мишка хватает меня за рукав.
— Попробуем, — шепчет он и достает из кармана ключ от своей квартиры.
Как завороженный я делаю то же самое. Мишкин ключ не годится, а мой легко входит в скважину. Замок щелкает — дверь открыта.
Мы входим, располагаемся в креслах, включаем телевизор…
Слышно, как вернувшийся Юрка топчется в дверях: заметил свет и не знает, кто мог проникнуть в квартиру — вдруг воры?
— Проходи, не бойся, — кричит ему Мишка. Лицо у Юрки удивленное, обрадованное и огорченное.
— Опять поругался с Леной, — сообщает он.
— Зачем ты только женился, — журю его я.
— Перестань, — обрывает меня Мишка. — Видишь, у человека плохое настроение.
И Мишка достает из сумки заготовленное утешение — две бутылки сухого.
— Все из-за пустяка, — жалуется Юрка. — Будто я виноват, что она едет сегодня, а я — завтра. Ведь она же знает, мы взяли горящие путевки и хорошо хоть такие билеты достали. Могли в санаторий не на три дня, а на неделю опоздать…
Весь вечер Юрка вспоминает, какая славная была Лена раньше, когда он с ней только познакомился. Мне искренне жаль его — уж который раз я слышу все эти излияния.
— Ничего, — успокаивает друга Мишка, — на курорте помиритесь, отдохнете.
Теперь моя очередь утешить друга. И я достаю из своей сумки портвейн. А после говорю:
— Хочешь, я тебе погадаю? — и беру с полки том сказок. Открываю наудачу.
— Седьмая строка снизу, — просит Юрка.
Я читаю. В этой строке речь о том, как лягушка превратилась в царевну.
— Хорошая строка, все у тебя будет в порядке, — истолковываю прочитанное я.
— Аллегория ясна, — подтверждает Михаил, — ваши плохие отношения— лягушка, превращаются в хорошие — царевна.
Юрка облегченно вздыхает и говорит, что ему пора ехать. К родителям. За чемоданом. А от них, утром, — на вокзал.
Он, а следом за ним Мишка поднимаются и идут к двери. А мне ужасно не хочется вылезать из уютного кресла. Думать о дальней дороге домой — на метро и автобусе — просто невыносимо.
— Юр, ты не против, если я здесь переночую? — спрашиваю я.
— Встать тебе придется рано, — чеканит Юрка. — К теще приехала сестра. И жить она будет в нашей квартире. Она уже приезжала сегодня, забрала ключи, противная такая баба. Серафима Борисовна. Тоже считает, что все ссоры у меня с Леной из-за моего разгульного поведения… Ты сам пойми, — в голосе Юрки появляются жалостливые нотки, — у меня со всей их семейкой отношения не того… Натянутые. Если эта самая Серафима Борисовна расскажет, что я Лену проводил, а сам загулял, оставил в квартире постороннего… Сам представь…
— Я не посторонний, — с гордой обидой говорю я. — И не волнуйся. Встану рано и слиняю.
Забрав пустые бутылки, чтобы выбросить их в мусоропровод, они уезжают. А я завожу будильник, рожусь. Но сплю беспокойно. То и дело вскакиваю, разглядываю в темноте циферблат…
Вместо звонка будильника меня будит скрежет ключа. Что делать, лихорадочно соображаю я. Исчезнуть, испариться? Подвести друга я не могу.
И тут взгляд мой падает на книгу сказок, забытую на подоконнике. Лягушка — в царевну. А почему бы мне не превратиться в Юрку? То есть Юрке не превратиться в меня? Это даже не мысль, а странная фантазия, продолжение сна. Но я решаюсь.
— Сюда, сюда. — Полная женщина в цветастом платье, пятясь, манит в комнату мужчину.
Мужчина в ковбойке несет большую коробку. Взгляд его падает на кровать, где я лежу. Мужчина здоровается со мной. Женщина резко поворачивается…
— Кто вы? — Она испуганно замирает. Мужчина, пристально на меня глядя и не выпуская из рук коробку, отступает к двери.
— Я Юра, — горестно говорю я и спускаю ноги на пол.
— Какой еще Юра? — нервно озирается женщина.
— Муж вашей Лены. — Я прямо гляжу ей в глаза.
— Не говорите глупостей! — Женщина ищет взглядом телефон. — Где Юра? Я сейчас вызову милицию.
— Не надо, — говорю я, медленно выходя в трусах на середину комнаты. — Не надо милиции. Я — Юра. Но у меня изменилась внешность. Я сам себя не узнаю. — И войдя в образ, представив, что все это на самом деле произошло, только не с Юрой, а со мной, я всхлипываю.
По глазам женщины видно, что она, разумеется, не верит ни одному моему слову, ситуация слишком неправдоподобна, слишком фантастична: какой сумасшедший может пойти на столь явный обман, не рискуя быть разоблаченным? Внимательно она приглядывается ко мне.
Я, конечно, жалел, что затеял всю эту бодягу с перевоплощением. Ругал себя на чем свет стоит. Следовало сразу во всем признаться. Так было бы лучше. Но теперь… Отступить теперь — значило поставить крест на Юрином семейном счастье.
— Серафима Борисовна, — с чувством сказал я. — Что же мне делать? Глаза женщины потеплели. Чужой, конечно, не мог знать ее имени. Ей все же очень хотелось устроить экзамен, но она боялась причинить мне лишнюю боль: у человека и без того горе, потеря внешности, а тут еще приставать к нему с расспросами… Возможно, сыграло роль и то, что тетя была приезжей. В их краях такого не случалось. А здесь… Кто знает? Короче, она решила мне поверить. И, я думаю, правильно сделала. Ведь выведи она меня на чистую воду, расскажи потом обо всем родным — и, страшно представить, какая буря разразилась бы в благородном семействе.
Потрясенный и опечаленный, наблюдал трагическую сцену узнавания мужчина в ковбойке. Он был настолько поглощен созерцанием происходящего, что забыл о тяжелой коробке, которую все еще бережно прижимал к груди. Несколько раз я с сомнением взглядывал на него: кто это — родственник или случайный помощник? Я бросал в его сторону двусмысленные взгляды, рассчитанные на то, что Серафима Борисовна истолкует их как нежелание продолжать доверительный разговор при постороннем или, напротив, как желание вовлечь в горестную беседу близкого человека.
— Ах, вы еще здесь? — вспомнила она наконец о мужчине. — Спасибо за помощь. — И протянула ему деньги.
Мужчина поставил коробку, еще раз цепко оглядел меня с головы до ног и, унося в памяти мой облик, покинул квартиру.
— Шофер, — объяснила Серафима Борисовна и, пригорюнясь, подперла щеку кулаком. — Что же теперь делать?
Я не мог ей ответить, только поинтересовался:
— У меня, наверно, и голос изменился?
— Вроде бы изменился, — неуверенно произнесла она. И вдруг запричитала: — Куда ж ты таким к Лене поедешь? Она тебя видеть не захочет!
— Неужто я хуже стал? — с некоторой обидой спросил я.
— Хуже, хуже, — горестно призналась глупая женщина. Конечно, при оценке моих внешних данных ею руководил не объективный здравый смысл, а слепое убеждение, что хорошее — это прежде всего свое, кровное.