Его огромное тело затряслось от смеха.
— Ей-богу, сэр, мы с вами отлично сработаемся. Отлично.
Как сказать! Если так, то тогда в этом, самом худшем из всех миров, ничего невозможного просто не существует.
Глава 2
По возвращении в гостиницу Янош провел меня на задний двор, где располагалась конюшня. В одном из двух ее боксов я увидел грузовик.
То был «форд», и выглядел он так, будто прошел горнило последней войны на Западном фронте. Его кузов, покрытый брезентовым пологом, до самого верха был загружен небольшими картонными коробками. Осмотрев машину, я, к удивлению, обнаружил, что шины на колесах были совсем новые, да и двигатель был в лучшем состоянии, чем я ожидал. Это уже радовало.
— Все в порядке? — спросил Янош.
— Сегодня утром вы потеряли действительно хорошего автомеханика.
— Да. Поэтому у меня и возникли проблемы. Впрочем, вся наша жизнь состоит почти из одних проблем.
— Когда мне ехать?
— Если отправитесь сразу же, то до наступления темноты попадете в Гуэрту. Это на полпути в Гуилу. Там есть маленький отель. Не ахти какой, но сносный. Давно, когда корреспонденцию развозили еще в почтовых каретах, в том месте был полустанок. Там можно остановиться на ночь. А на следующий день до полудня окажетесь в Гуиле. Это вас устроит?
Просто удивительно, как он был вежлив.
— Вполне, — ответил я, но ирония, прозвучавшая в моем голосе, казалось, совсем не затронула Яноша.
— Хорошо, — сказал он и довольно кивнул. — Тогда пройдемте в кабинет и обсудим последние детали вашей поездки.
Рабочий кабинет Яноша располагался в передней части здания и представлял собой небольшую комнатку, в которой царил необычайный хаос. В ней были письменный стол из полированного дуба и огромное количество книг. Войдя в кабинет, Янош указал тростью на стол, на котором в кожаной кобуре лежал мой «энфилд».
— Не сомневаюсь, что вы захотите иметь его при себе. В стране сейчас так неспокойно.
Сняв пиджак, я надел портупею с револьвером. Взглянув на меня, он заметил:
— Человек с таким образованием и прошлым, как у вас, как нельзя лучше подходит для такого дела.
— Да, — коротко ответил я и натянул на себя пиджак. — Что-нибудь еще?
Открыв дверцу тумбы рабочего стола, Янош извлек из нее два конверта и протянул их мне.
— В одном из них письмо Гомесу, которому вы доставите товар в Гуиле. Кстати, ему поставляют горючее, так что с бензином на обратном пути проблем у вас не будет. Во втором конверте лежит разрешение на вашу поездку по стране, подписанное капитаном Ортисом. Это на случай, если вас вдруг остановят местные власти.
Я положил оба конверта в нагрудный карман и застегнул пиджак. Янош из коробочки сандалового дерева выбрал длинную черную сигару, прикурил ее и пододвинул коробочку мне.
— Вы со мной выпьете, сэр? На посошок?
— В тех местах, откуда я родом, в таких случаях обычно говорят: «Выпьем с чертом на брудершафт!»
Его огромное тело затряслось от хохота, на глазах выступили слезы.
— Да, видит Бог, сэр, вы мне определенно нравитесь.
Янош поднялся из-за стола и заковылял к стоящему у стены шкафу, открыл его и вынул бутылку и два стакана. Бренди было отличного качества.
Он облокотился на шкаф и мрачно уставился на меня.
— Позвольте заметить, сэр, похоже, что вас ничто не волнует. Совсем ничто. Или я не прав?
Я удивился тому педантизму, с которым он по-английски произнес эти слова. Любой бы ответил ему в том же духе.
— По собственному опыту знаю, в этой жизни, сэр, мало о чем следует волноваться.
Мог бы поклясться, что в его глазах на какое-то мгновение забегали огоньки беспокойства. Хотя вряд ли Янош мог себе такое позволить.
— Хотел бы добавить, — степенно произнес он. — Не уверен, что молодежь с вами согласится.
Теперь наш разговор грозился пойти совершенно не в ту сторону. Поэтому я осушил стакан и аккуратно поставил его на шкаф.
— Мне лучше трогаться в путь.
— Да, конечно, но вам нужны деньги на пропитание.
С этими словами он вынул бумажник и отсчитал сто песо в десятипесовых банкнотах.
— Если все пойдет нормально, завтра вечером вы должны вернуться назад.
Теперь он вновь выглядел весьма довольным. Я взял деньги и небрежно сунул их в карман.
— В этой жизни я понял самое для себя главное, мистер Янош. Все, что может произойти, обычно и случается.
Щеки на его лице отвисли, в глазах появилась тревога. Как я выяснил позднее, самым большим недостатком характера Яноша было то, что его можно было легко напугать. Я громко рассмеялся, повернулся и вышел из кабинета. Возможно, победа, которую я одержал на этот раз, была и не велика, но мне все равно было приятно.
В восемнадцать лет я впервые увидел, как умирают люди. Пасха 1916-го. Огромный район Дублина охвачен пламенем. Горстка смельчаков-добровольцев решила дать настоящий бой отряду британской армии.
Среди державших оборону был и я, Эммет Киф, начитавшийся патриотических книг в медицинском колледже, достаточно молодой, чтобы уверовать в идеи, за которые и умереть было не жалко. Весь в поту, в плохо подогнанной военной униформе, я крепко сжимал в руках карабин «мартини», притаившись у окна в офисе кондитерской фабрики «Джэкобс». Ничего не скажешь, романтическое место, чтобы встретить свой смертный час. Томми[2] из военного гарнизона Портабелло обнаружили нас довольно быстро.
В тот самый момент, когда в очередной раз ожесточенная перестрелка стихла, в окно влетела ручная граната и волчком завертелась посреди комнаты.
Мы все шестеро так и погибли бы, но я ухитрился подхватить гранату с пола и выбросить ее обратно на улицу, прежде чем она успела взорваться. Граната угодила в самую гущу наступавших на нас англичан.
В то время остаться живым или погибнуть было делом случая. Все решало время и везение. С тех пор я научился не только действовать, но и даже думать, исходя из этих обстоятельств. Так что Янош был почти прав, говоря, что меня почти ничто не волнует.
Первые несколько миль дорога из Бонито была вполне сносной, поскольку когда-то давно этот участок уложили щебнем. Но дальше она представляла собой обычную грунтовую дорогу, настолько искореженную, что ехать по ней со скоростью более двадцати пяти миль в час было уже небезопасно.
Вдали, в мареве раскаленного жарким солнцем воздуха, виднелись очертания гор Сьерра. Покрытый густым облаком белой придорожной пыли, я ехал в их сторону в северо-западном направлении.
По обеим сторонам дороги, насколько хватало взора, тянулась плоская, коричневого цвета равнина, на которой кое-где росли колючие кустарники, мескитовые деревья и акации. На этой, казалось бесконечной, дороге, проложенной по выжженной солнцем бесплодной земле, я был совершенно один.
Боже, какие приступы ностальгии я иногда испытывал по родным местам, по морю и горам Керри, зеленой Траве, теплому ласковому дождю, запыленным кустам фуксий, растущим у обочин дорог. Эти цветы мы называли «божьими слезами».
В течение первого часа пути мне не встретилась ни одна живая душа. Но затем вдали показалось ведомое стариком и двумя мальчуганами стадо коз. Одетые в лохмотья, босоногие пастухи с дырявыми соломенными сомбреро на головах производили удручающее впечатление. С лицами навечно потерявших надежду людей, они без каких-либо эмоций проводили машину взглядом.
Через пару миль я сделал остановку, снял с себя насквозь промокший от пота пиджак, напился тепловатой воды из четырехгаллонового керамического кувшина, привязанного к переднему сиденью для пассажиров. Затем полил ею голову и плечи.
Теперь дальнейший путь превратился для меня в настоящую пытку. Состояние дороги становилось все ужасней, я уже передвигался со скоростью не более пятнадцати миль в час. Кроме того, пыль и жара стали просто невыносимыми. Пробыв в дороге три с половиной часа и встретив одних только этих несчастных пастухов, я начал было думать, что никого, кроме меня, в этом забытом Богом месте не существует, как неожиданно впереди увидел священника.