Он говорил с такой страстью и воодушевлением, что господин Нисим дал ему двести пятьдесят тысяч левов, округлив число шкурок до сорока.
Получив деньги наличными — двадцать пять банкнот по десять тысяч левов с образом Е. В. царя Бориса III, самодержца Болгарии, да хранит ее бог! — дед явился домой и первое, что сделал — вывел во двор жену и детей. Затем были эвакуированы рогожки, котлы, кадило, квашня, стол, цепь от очага. Наконец, под удивленными и беспомощными взглядами, под плач и причитания домочадцев дед предал огню свою нищенскую халупу, то есть поджег ее сверху, с боков — со всех сторон. Размахивая головней, он нараспев, почти театрально вещал:
— Говоришь, знаешь меня. Знаешь? Как бы не так! Не знаешь ты Нако Добринского! Но узнаешь!
Пришли общинные блюстители порядка, хотели отвести его куда следует, но он предъявил им аргументы — то есть деньги, и шепнул:
— Не вмешивайтесь! Не видите, что ли: я хочу припугнуть жену!
Через месяц на месте прежней хибарки из прутьев и навоза вырос, можно сказать, по тем временам настоящий дворец из камня и кирпича, с черепичной крышей: две просторные комнаты — хоть собак гоняй, между ними кухня с очагом, гостиная, большая терраса со стороны двора.
Когда дом был готов и, как это принято, на крышу водрузили флаг, а мастеров одарили цветами и сорочками, дед собрал нас во дворе и промолвил:
— А теперь целуйте мне руку, ибо нет у меня боле на вас времени. Не уважали вы меня, как требовалось, поэтому не желаю вас больше знать.
Мы по очереди приложились к его руке, а бабушка даже расплакалась.
Чтобы возросла торжественная неловкость момента, дед снял с плеча ружье и выпалил в воздух. А когда бабушка сквозь слезы спросила, зачем он поднимает шум, дед сказал:
— Чтобы все знали. Было что было, а теперь — с богом!
И пошел куда глаза глядят.
Думаю, он отправился на охоту за лисицами с которых загодя поторопился содрать кожу, чтобы построить этот дворец.
Как потом рассказывали люди, между дедом и господином Нисимом произошел конфликт. Закупщик пришел за шкурками, а дед сказал ему, что из своей кожи лезет вон, а сдвигов никаких — лисы стали очень осторожны и дрожат за свои шкуры. Господин Нисим стал угрожать судом и адвокатами, на что дед сказал:
— Кажется, ты недостаточно уважаешь меня!
Закупщик чистосердечно признался, что совсем его не уважает.
Это взбесило деда, вывело его из терпения, и он заявил, что умывает руки и уступает Нисиму всех лисиц в окрестности — в Колачевице, Косматице, Медвене. Пусть сам идет и ловит их.
Не известно, как окончилась эта история, знаю только, что до суда и позора дело не дошло. Думаю, дед тронул сердце господина Нисима прочувствованной речью:
— Эх, господин Нисим, господин Нисим! И чем вас так прогневали эти животные, что вы хотите их поголовно изничтожить? Разве хорошо то, что сейчас творят с вами, с евреями во всем мире — убивают, не спрашивая, хорошие вы или плохие? Вы для этих лисиц все равно что Гитлер, отдающий приказ о поголовном истреблении. А среди них, возможно, есть и добрые, невинные лисицы, которые едят только мышей и никому не причиняют зла. Не заставляйте меня думать о вас как о плохом еврее, господин Нисим.
Обстановка тогда была такова, что господин Нисим махнул рукой и сказал деду:
— Хитер ты, брат, но и на тебя найдется управа.
И действительно, с тех пор на голову деда посыпались беды.
Не давал ему покоя доростолочервенский владыка — родной дядя моей бабушки. Как и все сотворенные богом женщины, она была слаба и потому обратилась к владыке с мольбой вразумить ее неразумного мужа.
Деда обвинили в связях с евреями и в прелюбодеянии.
Преследуемый доростолочервенским владыкой, наш достойнейший дед сделал то, что на его месте сделал бы любой попавший в беду человек — сбежал подальше и попытался найти защиту под другим крылом, у другой веры. Когда убивают веру в человеке или же вера пытается его убить, приходится признать, что все другие веры хороши. Вот почему наш ЗД вступил в переговоры с муфтием Шумена и раввином софийской синагоги, раздумывая, какую веру лучше принять, ибо родная вера огорчает его до слез, проникая в тайные уголки его духовного подворья, более того — она пытается влезть в его духовную спальню.
Сколь невероятно прозвучало бы, но этот вопрос помог решить жребий. Приехав в Софию для окончательных переговоров с раввином, дед зашел в пивную «Орхание», перед которой продавец лотерейных билетов, привлекая клиентов, пел песенку: