Село едва пришло в себя после истории с колбасой, как новая страшная весть обрушилась на людей. Рассказывали, что Иван Наков отвел осла на могилу отца, привязал там, чтобы пасся. Когда дядю спросили, что это он, неужто другого места не нашлось, тот ответил: коли отец мог родить такого сына, как брат, то есть мой отец, то заслуживает, чтобы осел уделал всю его могилу. Но это была веселая новость. Хотя как раз в то время бомбили Софию и к нам приехали в эвакуацию столичные жители, вруны, каких свет не видывал. Например, они рассказывали, будто в Софии в основном четырехэтажные дома, полно магазинов и лавок, но все разрушено бомбами. С кем только из эвакуированных я ни говорил, все жили в четырехэтажных домах. А мой дядя разговаривал с ними по-французски. Он выучил этот язык, дабы доказать, что не только мой отец из способных и может говорить по-иностранному. Ко всем эвакуированным я относился как к врагам, никогда с ними не играл, а при любом подходящем случае затевал драку, хотя, чего там скрывать, иной раз и самому перепадало. Видите ли, они столичные штучки, у них дома в четыре этажа, а, мы, дескать, деревня. Какой же я крестьянин! Мама всегда говорила гостям, мол, извините, мы тут временно, в Софии у нас дом — улица Юндола, 39, София-5. Там и мягкая мебель осталась. Сами видите, война, в поезде мебель перевозить нельзя, а в грузовике можно поцарапать.
Однажды вечером отец сказал, что наконец-то освободится от брата, потому что прошел слух: тот якобы отправил телеграмму Адольфу Гитлеру по случаю его дня рождения. В телеграмме еще было, что вскоре фюрер предстанет перед судом народов и ответит за все. И действительно, через неделю дядю забрали и отвезли в город. Но потом отпустили, и все село узнало, что дядя получил телеграмму от Гитлера, в которой выражалась благодарность за пожелания по случаю дня рождения фюрера. Как мне сейчас кажется, Гитлеру перевели не все. По крайней мере я так думаю. Эту новость мой отец встретил спокойно, он сказал, что рано или поздно правда восторжествует и самый главный душегуб будет вздернут на веревке. Но ничего подобного не произошло. Река несла свои воды все также стремительно, время от времени выходя из берегов и унося деревья, домашний скарб и павших животных. Потом она успокаивалась, и вода снова становилась чистой и прозрачной. Через село прогнали пленных, я помню, как они брились, глядя в осколок зеркала. Когда пленных увели, по селу прошел слух, будто мой дядя герой, потому что отнял у охранника винтовку и переправил ее куда надо. В то время брат тети Йоты был большим начальником у пожарных. Как выяснилось, винтовка оказалась с разбитым прикладом и никуда ее дядя не переправлял. Подробностей я не знаю. На этом свете подробности как шашлык, как пиво — что закажешь, то и подадут, только будь добр честно заплати или хотя бы найди кого-нибудь, кто заплатит за тебя. Но детали деталями, а главное — это человек. А что есть человек и дано ли нам это узнать?
Его величество царь вызывал у моего дяди, не знаю, почему, глубокое чувство ненависти. И если они однажды встретятся на том свете, одному из них придется воскреснуть, разумеется, если есть загробная жизнь, в чем, откровенно говоря, я сомневаюсь, а проверять не хочется. О царе мы знали, что он заядлый автолюбитель, машиной управляет в перчатках и кожаной фуражке. Любит также водить локомотив, что особенно злило дядю. Он говорил людям, что царь только стоит у окна паровоза, а настоящий машинист сидит на корточках возле топки и управляет. Словом, дядя любил разоблачать, даже корона его не смущала. Но были моменты, когда он находился в особом расположении духа, вызванном хорошим вином. Он спрашивал себя и меня: «Какая разница между царем и мною?» И сам, сияя, отвечал: «Разница в том, что я колю, а он вешает. Но дело в том, что я могу и вешать, а ему не зарезать и курицу. Для этого нужен ум». Дядя не был кровожадным. Говорят, однажды, когда река Боговина вышла из берегов, он бросился спасать Йоту — свою будущую жену, мою нынешнюю тетю. Видать, судьба. А какая судьба, можете судить сами: спасти человека, который всю жизнь будет проклинать тебя, обзывать пьяницей, хотя теперь мы точно знаем, что пьяницами не рождаются, а становятся в силу определенных обстоятельств. А обстоятельства тогда были такие: дядя прочитал где-то про тракторы и жатки и целыми днями в одних трусах просиживал на чердаке, нализывался до чертиков, мечтая о временах, когда человек освободится от тяжкого труда, станет свободен. У меня рука не поднимается написать о дядиной любви к труду. Тут он перещеголял даже свою любовь к жене. Но, сказать по справедливости, жена отвечала ему тем же. Чтоб ты сдох, чтоб у тебя… отвалился, чтоб тебе было пусто, чтоб ты ходил задом наперед — это были самые расхожие, набившие оскомину проклятия. К тому же она обладала даром превращать в проклятие любое слово, хоть болгарское, хоть французское. Стоило дяде его произнести, как тут же оно возвращалось к нему в виде проклятия.