И никто не мог вытурить его из самолета — оказалось, билет у него в оба конца.
В ЛАБИРИНТАХ
Если вы попали в лабиринт и заблудились, постарайтесь вести себя так, как надо вести себя при пожаре, — сохраняйте спокойствие. Самое главное — не терять голову. Запомните это!
Во время очередного тура по странам четвертого или пятого мира мы попали в лабиринты Басамакии. Это места, где добывались знаменитые сиенитовые блоки, из которых сооружена пирамида Хеопса и некоторые другие пирамиды. А как известно, если в одном месте что-то строится, в другом это «что-то» исчезает. Таков закон природы. Наша компания, несмотря на национальную однородность, была довольно пестрой. Потому нам не удалось сохранить должное спокойствие. Мы разделились на несколько групп. Одни принялись браниться, другие предложили вернуться как можно скорее туда, откуда мы пришли, третьи вообще не желали слушать своих попутчиков, считая, что все они простаки и мещане. От этого лабиринт стал еще уже и еще темнее: отполированные стены, потолок и гладкие каменные плиты, по которым прошли миллионы таких же чокнутых, как мы, тонули в беспросветном мраке, какой возможен только в лабиринте.
Одним словом, мы крепко влипли.
Никогда в жизни я не питал такой любви к экскурсоводу, как во время той памятной экскурсии по тайным тропам Басамакского заповедника. Но как сообразить в такой темени, кто вел группу и где его искать? Что экскурсовод был, я знал точно. Ведь обычно экскурсоводов больше, чем требуется. Когда же их помощь и в самом деле понадобилась, они растаяли без следа. Дикий ужас охватил нас в липком мраке этих немыслимых катакомб. Величественный миг! В такие мгновения человек любит свою родину так, что не под силу описать ни одному поэту.
Вдруг я почувствовал, что нахожусь не в гордом одиночестве, — рядом кто-то дышит. Или вздыхает.
— Кто здесь? — спросил я и в ответ услышал:
— Сохраняйте спокойствие. В подобных случаях это самый лучший выход.
— Но как? Как сохранить спокойствие в таком положении, дорогой товарищ?
Последовал вздох и философский ответ:
— Мы вечно торопимся. Слишком торопимся, а куда — сами не знаем. Это к хорошему не приводит.
— Извините, а кто вы такой, если не секрет?
— Ваш экскурсовод.
— Значит, если не ошибаюсь, мы вам обязаны этим аттракционом.
— Положим, я скажу, что я не просто экскурсовод, а руководитель группы экскурсоводов, станет вам от этого легче?
— Нет, легче не станет. Между прочим, вы, кажется, говорите по-болгарски?
— А как мне еще говорить? Я ведь болгарин.
— Час от часу не легче. Тут, за пазухой у Африки, вы руководите экскурсоводами и после того, как завели нас в ад кромешный, хотите, чтобы мы сохраняли спокойствие.
— А что вам еще остается?
Нам действительно ничего больше не оставалось, и потому мы закурили. Бог знает почему, курить здесь запрещалось. Мы нарушили этот запрет. Чувство солидарности сблизило нас, и мы как будто даже успокоились. Ничто не придает человеку столько уверенности, как возможность нарушить хотя бы один запрет. Поэтому я люблю летать самолетом — там запрещается высовываться из иллюминатора.
А экскурсовод уже рассказывал свою грустную историю. В Басамакии он преподавал геологию и занимал должность вроде нашей профессорской. Приходилось подрабатывать экскурсоводом, потому что каждый вечер он должен был разговаривать с женой по телефону. А один разговор с далеким и милым отечеством, разговор продолжительностью всего в три минуты, стоит столько, сколько комплект шин 165/14. Я удивился:
— Зачем каждый вечер разговаривать с родиной?
— Я не сказал, что говорю с родиной, я говорю с женой.
— Что за нужда так часто разговаривать с женой?
В ответ мой собеседник рассмеялся. Вернее, не рассмеялся, а захихикал, а может, шумно улыбнулся. В темноте не было видно, но хорошо слышно.
— Ревность! Все дело в ревности, дорогой! У вас была когда-нибудь ревнивая жена?
Я почувствовал, что меня уже не волнует, как мы выберемся из лабиринта. Больше всего меня интересовала жена этого типа. Ведь безвыходных положений сколько угодно, а настоящая любовь — большая редкость.