— Брайко, будь человеком, скажи откровенно — за кого ты меня принимаешь? — спросил Майнолов.
— Это совсем другой вопрос.
— Брайко, ты своим умом живешь или чужим?
Уйти от такого вопроса в лоб не было никакой возможности. Потому ответ был:
— Ты что… Уж не хочешь ли ты сказать, что за все должен отдуваться я?
И вот прижатый к стене, упомянутый Брайко объяснил: он и сам не очень-то верит в успех, но не может допустить, чтобы завтра сказали, дескать, идея провалилась, потому что именно он, Брайко, был против. По-дружески он посоветовал и Майнолову не ерепениться, так как отдуваться не такое уж приятное занятие.
— И до чего же мы докатимся, Брайко, таким образом?
Хотя Брайко и не колесил по другим континентам, у него тоже были свои накатанные дорожки, и он скоро выбрался из тупика вырванного признания, сказав, что единственный путь, который он знает, это объездная дорога, и никуда тут не деться. По городским улицам далеко не уедешь — только намаешься.
На душе у Майнолова стало тоскливо. В этой тоске было что-то бедуинское, потому что, находясь на нашем густонаселенном континенте, он ощущал себя словно в пустыне, и все, что вчера казалось надежным, составленным из каменных блоков и принципов, сегодня предстало миражом. Чуть-чуть приблизился, и вот уже нет ничего, словно и не было. Это зампред Брайко подкидывает ему задачу, в которую сам не верит, советует поверить в нее, а если и не веришь, все равно разбиться в лепешку — его, видите ли, не интересует, во что это может обойтись, ку-ку, до свиданья, меня нет дома!
А он, Майнолов, кому перекинет эту задачу?
Он почувствовал, как ему снова захотелось плевать в кувшин. Случалось ему заниматься этим много лет назад, когда он был еще мальчишкой. Один нахальный корчмарь заставил его тащиться в жару на край села за водой. Идти пришлось, куда денешься, но по дороге он плевал в кувшин.
Вот и сейчас уж очень захотелось… Даже слюна набежала.
А городок был хороший. К нему так подходило изящное сравнение «как весна в апреле». Звучит так ласково, так мило и оптимистично.
Впечатление портили только частые осадки, переходящие в затяжные ливни.
Итальянцы с Корсики или откуда-то там еще имели кровавый обычай: за пролитую кровь взимать кровью и так до бесконечности.
В нашем городке таких традиций не было, однако, что касается обиды, старой, затаенной, то тут было что-то похожее.
У бензоколонки, например, вас могут заставить простоять так долго, что вы вскипите от злости, устроите скандал, а потом выяснится, что вы сами во всем виноваты. Дело в том, что вы не удосужились отвернуть пробку бензобака. А ведь это ваша обязанность. Если, конечно, вы не любитель биться головой о стенку. Между бензином и свининой разница огромная, но если вы хотите отведать отбивную, то вот вам нож, вот вам туша, отрежьте кусок без костей, поджарьте и смакуйте себе на здоровье. Не хотите — жуйте шпинат, он без костей. Чего тут мудрствовать лукаво, ведь даже ребенку ясно: захотели покрасить машину — должны сперва снять заржавевшие бамперы, номера, боковые зеркала…
Но… забудьте на миг сказанное, позвольте рассказать все по порядку.
С 681 года, с того самого, когда было образовано Болгарское государство, болгары, этот храбрый и выносливый народ, каких только врагов не повидали, сколько пережили войн, взлетов и падений, побед и разгромов. Всякое бывало, не случалось лишь одного: на этой земле никогда не вводились титулы, не было графов и герцогов, баронов и баронесс. Повсюду и всегда чувствовалась какая-то врожденная нетерпимость к чужому превосходству.
Обладая таким природным чувством, ты можешь быть маляром, но никогда не станешь снимать бамперы и зеркала, ты можешь даже бензином торговать, но никогда не унизишься до того, чтобы отвинчивать пробку бензобака — такому не бывать!
— Я их заставлю по струнке ходить! — часто давал волю гневу доктор Симеонов из недавно построенного стоматологического небоскреба. — Придет такой — дашь ему зеркало, йод, щипцы и говоришь: «Иди, пристройся вон там, вырвешь себе зуб, а потом я погляжу, не остался ли корень».
Звучит впечатляюще, но никто от этого не умирал, потому как на самом деле до такого не доходило.
Мы просто решили чуток постращать читателя.
А ведь упомянутые факты могут существовать самостоятельно, без всяких там пояснений о национальной нетерпимости, рабстве и подобной всячине. Мы живем во времена, когда значительно легче проглатываются тонны сырых фактов, нежели десять граммов пояснений. Пояснений не терпит никто, потому забираем их назад.