И на пчелку маленькую наступишь, она норовит извернуться да ужалить. А что сказать о человеке, да еще зубном враче? В этот момент зубной врач со всей его утонченностью и изяществом горько сравнивал себя с тем несчастным, забитым солдатиком из известного анекдота о роте, в которой все над ним издевались, а он только молчал и глотал обиды. А потом командир выстроил роту и заорал: «Как вам не стыдно? Он такой тихий и кроткий, а вы так жестоко с ним обходитесь. Запрещаю! Ясно вам?» — «Ясно». — «А ты, парнишка, что скажешь?» — «Ну… если они меня больше не будут бить, обещаю больше не мочиться в котел с чаем». Вы меня побили — отлично, сейчас у вас глаза полезут на лоб от зубной боли, и вы сообразите, кого можно бить, а кого нельзя.
На первый взгляд может показаться странным, что после принятия временного запрета на бракосочетания горожане начали активно разводиться. Выходит, правы те, кто утверждают, что для молодости характерна жажда деятельности, молодые хотят что-то делать, а что — не так уж важно. Получается, что любовь влечет людей друг к другу, пока они соединятся. Если этого не происходит, та же любовь начинает их отталкивать с той же силой, с какой раньше сближала…
А может быть, правы были экономисты.
Экономисты предположили: молодые разводятся, чтобы исхитриться оторвать лишнюю жилплощадь. Впрочем, так поступали не только молодые, разводились и зрелые и даже перезрелые супружеские пары.
Например, молодая семья — Донка и Климент Ботушаровы — жила в добротном, капитальном двухэтажном доме, построенном в смутные военные времена, когда никто не ведал, что творится в мире и в какое мгновение бомбы превратят городок в пепел и прах. Тогда Донкин дед Вырбан принялся искать и, что самое важное, нашел утеху в строительстве этого дома. Донкин отец получил от деда дом по наследству, взял в жены домовитую хозяйку по имени Пресвитера — имя, конечно, дурацкое, но женщина была башковитая, знала, что почем, — и та родила ему дочку, вышеупомянутую Донку, которая потом вышла замуж за Климента. Отец Климента был почтальоном, семья ютилась в двух комнатках и кухне, которые принадлежали раньше одному оппозиционеру, осужденному народным судом и сбежавшему затем в Америку. У Григора Ботушарова и его жены Каменки был еще один сын — Данаил. Он был холост, а по профессии — слесарь.
Все упомянутые выше семьи выдумали вот какой трюк: решили развестись, а потом пережениться между собой таким манером, чтобы не только сохранить, но еще и увеличить свою жилплощадь. Так Донка должна была выйти замуж за брата своего мужа, за Данаила, ее отец должен был жениться на ее свекрови, ее свекору следовало жениться на ее матери, хотя он ворчал: «Дайте развестись, а там поглядим». Так один брак, заключенный в прошлом, должен был сейчас породить шесть или семь новых.
Жилые дома были необыкновенно привлекательны. Кокетливые, с огромными окнами, с солнечными квартирами. Сразу видно, что жизнь в таких домах будет прекрасной. Зная, что городская управа будет стоять насмерть и не изменит своего решения, люди повздыхали, повздыхали и стали разводиться, чтобы потом снова пожениться, — эти лучезарные дома по двадцать пять квартир в каждом, не считая квартир привратников, стоили того.
А считать следовало бы…
Как часто мы в своем невежестве путаем этажи, потому как не отличаем чердак от мезонина, а партер от бельэтажа! Вот так и наш горсовет перепутал слово «партер» со словом «портье», что выразилось в «легком» перераспределении квартир.
Оставалось только вымыть окна и втащить цветочные горшки, нарисовать плакат «Добро пожаловать!» и распахнуть двери. Только это оставалось. Тогда должны были появиться киношники и телевизионщики, люди с радио и из соседних районов. Следовало набрать сто одну пару молодоженов, с подобающей торжественностью обвенчать их, сыграть, так сказать, свадьбу на всю Европу.
И вот тут горсовет что-то напутал.
Аллея Счастья наполнилась новоселами, на балконах лучезарных домов расцвели бельем веревки, появились бочонки со всякими вареньями и соленьями.
Дома счастья наполнились привратниками. Домов было пять, на них полагалось пять семей привратников. Никто до сих пор не может объяснить, каким образом число семей привратников достигло сто одного, дома счастья чуть не лопались от обитателей.
— Сейчас совсем другое дело! — говорил Майнолов своему другу полковнику Миладинову. — Сейчас я верю, что дома счастья существовали в природе. Раньше они казались мне выдумкой. Я их представлял как пустое пространство…
— Сейчас такой момент, что мне не хочется погибнуть за родину. Честное слово! Ни жить для нее не хочется, ни помирать. Хочется только водку пить!