И произошло чудо!
Эта женщина, которая днем была ничем не приметной служащей или работницей, — так не выясненным и осталось: инженер она или маляр, — к вечеру становилась просто неотразимой, очаровательной и желанной. Было бы чудесно, если бы это могло продолжаться подольше, но так бывает только в сказках. Появился, как мы выразились, претендент на городскую мраморную площадь, коим стал жестянщик Колю Коларов. Нежная душа этого стотридцатикилограммового колосса жаждала тишины и нежной музыки, а на площади пели птицы, ворковали голуби. Однажды жестянщик, переборов природную застенчивость, спросил горсовет, чем его попотчевать, чтобы он наконец запустил поющий фонтан. И вот фонтан был запущен. Для пробы он исполнял «Кайзер-вальс» Иоганна Штрауса. Неизвестно почему, эта музыка пришлась не по вкусу жестянщику, и он снова обратился в горсовет с просьбой разрешить ему самому подобрать подходящую. Минуло немало времени, и произошло величайшее чудо на свете (долго пришлось ждать, но все же свершилось): городская пекарня стала раздавать хлеб бесплатно, и в тот же день фонтан пропел мелодию из югославского фильма «Цыганка».
Как раз в то время шла установка стоматологической техники, горсовет был по уши в заботах, и никто не обратил внимания на эту песенку, и лишь потом эстеты и снобствующие учителя возмутились, заявив, что на площади может звучать только наша песня. Правда, дальше жалоб дело не пошло, так как снобам ответили:
— А бесплатный хлеб вы лопаете?
— Это не меняет положения! Нельзя, чтобы одно доброе дело покрывало другие, недобрые…
— Сказано вам, и точка! Нечего выпендриваться! Тот, кто дает бесплатный хлеб, хочет, чтобы звучала эта песня.
Молниеносно разнеслась весть, что жестянщик Колю Коларов платит за хлеб, что он кормит народ исключительно ради того, чтобы ему пел фонтан. У горожан кусок хлеба застрял в горле, на следующий день половина выпечки осталась нерозданной. На третий и четвертый дни некоторые стали платить за хлеб, другие же брали его без денег, и тогда произошло нечто странное — площадь закрыли. Движение транспорта по двум ведущим к ней улицам было отклонено, остальные подходы — через садик и по аллеям мимо домов — были перекопаны, площадь опустела. Шли какие-то работы, в фонтане перекрыли воду, что-то сваривали или не сваривали, но в результате вышло одно — доступ на площадь был закрыт. В общем, творилось черт знает что. Во мраке весенней ночи, присев на мраморный цоколь фонтана, с бутылкой водки в руке и в сдвинутой на затылок кепке жестянщик Колю Коларов наблюдал, как, переливаясь, журчали сказочно подсвеченные струи, ленивые и веселые. Сейчас они били в такт другой мелодии из того же фильма:
Музыка звучала негромко, чтобы не раздражать народ, который и так не мог пробраться на площадь. Разнеженный вконец и порядком под градусом жестянщик выкрикивал:
«Пой мне, красотка! Эх, мать моя!.. Поведал бы мне кто, как это сделать, — я бы ему денежками устелил дорогу отсюда до его дома!»
Дело, которое интересовало жестянщика, и впрямь было непростое — он хотел купить городскую площадь с фонтаном для утехи да перетащить ее к себе домой. А это было просто немыслимо. Хочешь пользоваться — пожалуйста, а вот перенести — никак не получится. Цыгане из водопроводной службы и техники из радио были не в силах осуществить это желание.
Вот так была закрыта площадь, так перестала вечерами появляться на ней очаровательная и загадочная женщина, она не любовалась больше голубями и нежной зеленью, не наслаждалась легким прикосновением свежего ветра.
Но ее присутствие все еще ощущалось. Как воду в пустыне, так и присутствие женской стихии замечают в первую очередь жаждущие.
— Ты знаешь Фердо Морского? — спросил как-то раз наш Эммануил полковника, когда они скучали в сквере на скамейке. — Это моряк, который…
— Который все про англичан талдычил? — сурово спросил полковник.
— Ну вот и ты туда же! Не об англичанах, а о море говорил человек.
Старик и вправду любил повторять: « Что это за море, где нет ни одного англичанина, так его разэтак!» Таким макаром он объяснял, почему в Черном море нету рыбы и почему он бросил свою морскую профессию.
— Хорошо. Только что ты хочешь сказать?