— Ты решил провалить все дело? — патетически спрашивал мэр. — Зачем сбиваешь людей с толку?
— Мы все дремлем, а не живем — пусть хоть они очнутся…
— Эммануил, — упрашивал его мэр. — Не можешь рассказывать сказки — пиши стихи! Стихи пиши или точи лясы с Миладиновым. Зачем ты морочишь голову этим детям своей философией? Ты, брат, меня без ножа режешь, как ты этого не понимаешь? Куда это годится: соблюдать дистанцию, оберегать женщину от прикосновений… Как ты себе это представляешь, черт возьми?! Нынешняя баба такого отношения не признает… Вот пройдет кампания, и, вправду, надо будет с тобой разобраться, сделать кое-какие выводы…
— Делайте, что угодно! — вздыхал влюбленный. — Хлеб у нас бесплатный… Вы этого не учли…
Мэр только рукой махнул.
Позорное обстоятельство, что один жестянщик решил кормить город, словно это не люди, а куры какие или голуби, и все для того, чтобы получить площадь, Майнолов толковал по-своему. Влюбленный говорил: вот оно, свершение всех желаний. Хлеб есть. И соль. Вода, трава. Все остальное — свет, движение воздуха, ветерок. Какой-то невиданный душевный подъем охватил этого зрелого мужчину и заставлял его вести себя так необычно. Этим и объяснялся тревожный ночной разговор с Филиппом Миладиновым, который, собственно, недолго оставался в долгу. Не далее как на следующую ночь полковник запаса явился перед рассветом в квартирку Майнолова и спросил его в лоб:
— Ты знаешь, в чем разница между охотой и войной?
Майнолов не обиделся, напротив, он вдохновенно заговорил о любви, о тревожных вопросах, задаваясь которыми мы становимся людьми, чувствуем, что мы живем, в то время как покой… Так что Филиппу не довелось поведать ответ на заданный им самим же вопрос. А ведь он разбудил друга не только ради того, чтобы вернуть долг, но и ради ответа на вопрос.
— Мне даже кажется, что я знаю эту женщину… — ввернул через некоторое время полковник, но Майнолов не позволил ему муссировать этот вопрос, продолжал развивать рвущиеся наружу витиеватые мысли. Полковник не отступал:
— Почему ты до сих пор с ней не познакомился?
— Из-за очарования! Как ты не можешь понять? Есть определенное расстояние… Я ее обожаю, ты веришь мне? А если приближусь… очарование может растаять. Боюсь я.
— Ты чокнутый, вот в чем дело.
— Хорошо, а если она замужем?
— Вряд ли…
За окном было уже светло, начинался день. Внизу перед домом остановилась машина горсовета, из нее вылез председатель. Шофер нажал звонок у парадного. Звонок не работал, мэр решил сам подняться, чтобы воочию убедиться, не случилось ли чего.
— От тебя всего можно ожидать, выкинешь какой-нибудь номер, а сам смоешься. Ты же чокнутый…
— Какой номер? — должностное лицо лежало голышом в кровати (так сейчас модно спать), лишь борода торчала над одеялом.
— Какой номер, спрашиваешь? А ты не знаешь, какой! Сегодня же воскресенье, мы проводим мероприятие! Быстро вставай!
Тот и вправду забыл, и все из-за любви. Коли влюблен, летишь над землей, не помнишь ни о каких датах и обязательствах, лишь рассматриваешь сверху эту сияющую огнями, видно, тоже влюбленную землю.
Пока Майнолов одевался, Филипп Миладинов все же успел высказать наболевшую мысль:
— Ты вот спрашиваешь, почему люди ненавидят войну. Потому что на войне стреляешь, не задумываясь, а охота, то бишь мир, это когда хорошенько подумаешь, а потом палишь, так-то.
Никто не мог оценить его мысль — не было охотников. Не было ни одного охотника, кроме него самого, равно как не было других военных, лишь Филипп Миладинов. Но все равно мысль ему нравилась.
А мэр потел от напряжения и ждал, когда же кончится этот кретинизм. Влюбленный философ одевался медленно, радостно и сладостно, как сеятель, которому предстоит засеять поле, чтобы накормить людей и птиц. Он любил людей, воспринимал их как своих чад. С подходящего расстояния женщина может превратить вас в Отца мира. Если же расстояние изменится, вы можете стать отцом двух-трех детей или же остаться без потомства. Все зависит от расстояния…
Майнолов натягивал бледно-голубую рубашку, надевал темно-синий костюм, повязывал кроваво-красный галстук и представлял себе, как эта женщина, это нежное и простое, как заря, существо, будет стоять в толпе, — и ему хотелось, чтобы все было так же красиво, как город, как бесплатный хлеб, музыка и площадь, — он был готов положить к ее ногам все: от галстука до верхушек тополей. Он должен был что-то сделать для мира, для города, для нее, ведь она была сама жизнь. Он знал, что если выведет ее из толпы и тихо спросит: «Кто ты?» — она ему ответит: «Ты меня знаешь!» — и тогда он скажет: «Хочешь, пойдем вместе по белу свету?» — и она скажет: «Как ты пожелаешь!» — все будет просто, как прост рассвет, и потому он хотел сделать что-то для нее, для любви, для людей, после чего все стало бы еще прекраснее.