— Батарея, огонь!
И вновь сквозь японскую завесу летят китайские снаряды.
— Хорошо! — шепчет Сун. — Очень хорошо!
Быстрый перерасчет, и опять хриплый, напряженный голос Суна:
— Батарея, огонь!
Молодой лесок качнулся и исчез в тучах песку и черного дыма.
— Батарея, огонь! — командует Сун и снова смотрит в трубу.
Тучи дыма рассеиваются. Молодого леска уже нет, и Сун видит, как к одному из японских орудий подгоняют упирающуюся шестерку лошадей.
— Не дам! — вдруг озлобленно кричит Сун и опять командует в телефонную трубку: — Прицел тот же. Батарея, огонь!
Внезапно перед холмом, за которым укрылся Сун, вырастает столб пламени, стеной дыбится песок.
— Теперь уже поздно, — облегченно вздыхает Сун.
Его батарея ведет беспрерывный обстрел японской артиллерийской позиции, полностью уничтожая ее.
Над рекой возникает тишина. Огневая завеса, которой японцы весь день удерживали китайский полк на левом берегу, исчезла. Через минуту вдруг вспыхнули, залаяли японские пулеметы. В ответ застучал пулемет Тана, и за ним по цепям начали свою отчаянную трескотню остальные полковые пулеметы. Японская пехота ринулась к понтонам. В грохоте орудийной пальбы японские командиры не уловили молчания своей батареи. Китайский полк яростно пошел в контратаку к понтонному мосту.
Командир батареи Сун делает новый расчет, передает его по телефону:
— Батарея, огонь!
Град картечи хлещет по правому берегу, по японской пехоте. Он хлещет так, словно разверзлись небеса и льют и льют на головы японских солдат огненный, смертельный град!
Тан с трудом тянет за собой пулемет. Колеса его подскакивают на понтонах, глухо ударяются о деревянный настил и быстро катятся вперед. По мосту лавиной несутся бойцы.
Вот он, желанный, родной правый берег!
Полк рвется вперед. За мостом пулеметчик Тан посылает одну очередь за другой. Он посылает их вдогонку отступающим, бегущим врагам. После каждой очереди он вместе с Ляном бегом проносит пулемет еще дальше, вперед, и опять посылает очередь. Враг, злобно отстреливаясь, бежит. Он подавлен неожиданностью, страшной переменой военного счастья, стремительностью китайской контратаки. Полк идет за ним по пятам неустанно и неуклонно. А впереди, взметая горы песку, рвутся снаряды четвертой батареи, и в холмах вырастает непроходимая огневая завеса.
— Лян, мы ночуем сегодня дома! — неистово орет Тан и катит свой пулемет дальше, вперед, к холмам, за которыми находится деревушка, раскинувшаяся на берегу Синего озера.
Перебежчики
По команде «Смирно!» батальон замер. Солдаты стояли недвижно в полной походной форме. Офицеры пытливо оглядывали серые, запыленные солдатские лица. Иногда офицеры проходили сквозь строй, между взводами, все так же зорко всматриваясь в солдат.
Солдаты стояли в строю прямые, безмолвные, словно отесанные камни. Солдаты знали почти все подробности событий, разыгравшихся утром. Вернее, события эти начались еще вчера. Но именно утром они приняли трагический характер и получили полное свое завершение.
Офицеры продолжали прохаживаться вдоль строя, некоторые же шныряли по взводам, бесстыдно заглядывая в глаза солдатам. Но те все так же устало и равнодушно глядели прямо перед собой.
Майор Хорита ходил взад и вперед в некотором отдалении от батальона, позванивая длинной, волочащейся по земле саблей. Он читал какие-то документы и изредка, не оборачиваясь, бросал косой взгляд в сторону ровных солдатских рядов.
«Раньше ничего подобного не могло быть в императорской армии, — чуть не вслух думал майор Хорита. — Такой позор! Такой позор! И почему это должно было случиться в моем батальоне? Разве мало в императорской армии других батальонов? Теперь-то уж нечего думать о скором повышении. Этот заносчивый цыпленок Хори, мнящий себя подлинным самураем, будет торжествовать. Конечно, теперь он единственный кандидат в полковники. Старика забирают в штаб дивизии, и Хори получит полк. Как изменчива судьба! А ведь все шло так гладко! Кто бы мог подумать, что настоящие японцы так опозорят императорскую армию и меня, майора Хорита! Нет, теперь это дело уже не замнешь. То, что известно тысяче солдат, будет известно всей армии. Какая подлость!
Японцы против японцев! И почему в моем батальоне? Видит небо, что я не заслужил такого наказания. Могут и сменить за слабое командование, отсутствие дисциплины и подлинного японского духа в солдатах. Непринятие мер… Нет, меры-то были приняты, но уже потом…»