Это он.
Джуд дал мне вселенную, где я могу быть собой.
Но именно это и делает все невыносимым – осознание.
Осознание, что всего в конце коридора есть место, где я могу расслабиться. Где я могу снова дышать, не чувствуя, что должна нести на себе груз всего мира. Место, где более мягкая версия Фи, – та, которую я так долго скрывала, – может существовать без страха.
Но это место с Джудом, и переступить этот порог означало бы войти на вражескую территорию.
Это запретная территория, дом со стенами, в который мне с детства запрещали входить.
Глава 24
Порт
Фи
8 ноября
Богатые детки готовы на все ради дешевых развлечений.
В том числе, но не только, на проникновение на закрытую площадку для контейнеров, потому что, судя по всему, это идеальная трасса для гонок.
Спойлер: я одна из этих богатеньких деток.
Официально порт сегодня закрыт, но готов принять в свои объятья тех немногих безрассудных, кто получает удовольствие от танцев с опасностью. Хотя должна сказать, что открыт он только пока. Сегодня здесь собралось слишком много людей, и у нас есть, может, два часа, прежде чем замигают синие огни, которые испортят нам настроение.
Это была хорошая ночь. Я подзаработала деньжат, у меня чистый послужной список, и адреналин от гонок все еще бурлит в моих венах.
Единственная проблема? Я не могу отвести от него глаз.
Как магнитом, мой взгляд притягивает финишная черта, и я как раз успеваю увидеть Джуда и его черный Skyline, скользящий с идеальным дрифтом. Машина не просто движется – она крадется, гладкая и опасная, рожденная самой ночью. Черная на черном, острые линии разрезают тьму, она пожирает асфальт с дикой грацией, требующей внимания.
Эта машина… секс на колесах. Смертельная красота. Мой влажный грешный сон.
Каждый ее сантиметр создан, чтобы ослабить тебя. Черные как полночь изгибы, агрессивные углы, рычание двигателя, раздающееся в воздухе как низкий стон.
Это не просто машина – это обещание, прошептанное в мертвой тишине ночи.
Густые облака дыма поднимаются от его шин, на мгновение окутывая его, заставляя толпу затаить дыхание, застыв между восхищением и страхом. Его задние шины играют с огнем, опасно скользя поблизости от зрителей, всего в нескольких метрах от финишной черты.
Дым рассеивается настолько, что можно разглядеть его ухмылку через опущенное окно. Он откинулся на сиденье, одна его рука лениво висит на руле, другая – на раме окна.
И тут этот гад подмигивает.
Прямо толпе.
Наглый ублюдок.
Это действительно несправедливо. Такая смертоносная машина и ее водитель? Точно такой же грешник.
Я хочу прикоснуться к ней.
Нет, к нему.
— Ты пялишься на Синклера. Мне вызвать 911 или лучше сразу священника? — голос Атласа прорезается сквозь гул двигателей, его бедро касается моего.
— Я не пялюсь. Он сам попал в поле моего зрения, — бормочу я, зная, что говорю чушь.
Кроме того, на земле нет священника, способного изгнать этого демона из моей жизни.
Он приподнял бровь.
— Ага.
Мой взгляд на мгновение вернулся к Джуду, но я быстро отвернулась, потому что, к моему несчастью, я действительно пялилась на него.
В последнее время я не могу оторвать от него взгляда.
Не могу пересечь границу нашего мира, поэтому витаю за его пределами. Наблюдаю, пытаясь удержать последние обрывки здравомыслия.
Это становится проблемой. Я скорее подерусь с гризли в балетной пачке, чем признаюсь в этом, но я начала составлять список. Физический список.
Дайте я повторю.
Я потратила свое время на то, чтобы составить список о чертовых качествах какого-то парня.
Очевидно, я сошла с ума.
И доказательство моего безумия?
Джуд пьет кофе с ореховым сиропом. По утрам на кухне я чувствую его запах, даже не видя его.
Он курит только ментоловые сигареты, и мне начинает казаться, что ему нравятся язвительные записки, которые я оставляю на его пачках сигарет. Он всегда выбирает курицу вместо стейка и засыпает под фильмы ужасов, которые не давали бы мне уснуть неделю, если бы я не надевала наушники перед сном.
А еще это кольцо.
Которое он носит на указательном пальце, всегда бессознательно вертя его, и холодный металл скользит под его большим пальцем в ритмичном движении. Он делает это, когда погружен в раздумья, как будто это приносит ему утешение.