Вкус крови расцветает на языке, теплый и металлический, когда я провожу им по потрескавшейся нижней губе – последнее напоминание о том, что, несмотря на все угрозы Окли, я все еще жива.
Жива.
Если смерть придет за мной, я встречу ее с оскаленными зубами.
Но не со страхом. Я не умру в страхе.
Этот парень может разорвать мне плоть, сломать все кости, но он никогда не получит удовлетворения, увидев, как я ломаюсь. Не сейчас, никогда. Он больше никогда не увидит меня слабой.
Окли стоит, слегка покачиваясь, как будто сам вот-вот развалится. Воздух на складе густой от сырости и слабого запаха плесени, но под ним я все еще чувствую запах пота и застоявшегося сигаретного дыма, прилипшего к нему. Пистолет у его пояса щелкает о пряжку ремня, когда он делает несколько шагов в мою сторону.
Его рука выскальзывает и хватает меня за волосы, с силой оттягивая голову назад, так что шея напрягается, а мышцы растягиваются до предела. Я чувствую, как его грязные ногти царапают кожу головы, а затем его рука сжимается еще сильнее, и от острой боли у меня глаза на лоб лезут.
Я напрягаюсь, тело застывает, и в этот момент его ладонь с силой ударяет меня по щеке, как кувалдой.
Боль взрывается за глазами, как фейерверк, и от удара зрение затуманивается. Моя челюсть смещается в сторону, появляется тупая, пульсирующая боль, и слабый звон в ушах становится громче, как будто сам воздух вибрирует от насилия.
— Ты не понимаешь, сучка? — голос Окли низкий, хриплый, огрубевший от многолетнего курения и ярости. — Я уже мертв. Ты просто развлечение перед моей смертью.
Я собираю в рот кровь, – густую и металлическую, – и плюю ему прямо в лицо. Плевок приземляется с мокрым хлопком, оставляя на его коже алые полосы.
— Ты бьешь как сучка, гребаный наркоман.
Глаза Окли, затуманенные от удара, сверкают от ярости. На мгновение он замирает, а затем его хватка жестоко сжимается, тянет так сильно, что я чувствую жгучую боль, когда пряди волос вырываются с моего затылка. Мое зрение затуманивается от слез, но я сильно кусаю язык, – так сильно, что чувствую вкус свежей крови, только чтобы не издать ни звука.
— Когда я разберусь с твоим разбитым тельцем, я займусь твоим парнем, — его губы искривляются в злобной улыбке, обнажая пожелтевшие зубы. — Я заставлю Джуда смотреть на все фотографии твоего окровавленного и изуродованного трупа, пока буду забирать его неблагодарную жизнь.
При одном только шепоте его имени я сжимаю челюсти, тело дрожит, я качаюсь на стуле, металлические ножки скребут по холодному бетонному полу.
Джуд. Джуд. Джуд.
Образ его, вынужденного смотреть на меня в таком состоянии – избитую, истекающую кровью, беспомощную – накрывает меня волной отчаяния. Мое тело судорожно дергается, стул скрежещет по бетону, я дергаюсь в веревках. Запястья кричат от боли, веревки впиваются так глубоко, что я чувствую, как они разрезают кожу, но мне все равно.
Я не могу его бросить.
Я не могу быть просто еще одним призраком в его жизни, еще одним именем в длинном списке людей, которые его бросили.
— Удачи, — бормочу я, стараясь говорить как можно более непринужденно, даже несмотря на то, что челюсть пульсирует от боли. — Джуд подвесит тебя на твоих собственных кишках за то, что ты меня тронул.
Окли ослабляет хватку, его глаза темнеют от дикой, необузданной ярости. Не задумываясь, он заносит кулак и с жестокой силой ударяет меня по лицу. Боль разрывает мне глаза, как сильная буря, звук ломающихся костей эхом разносится по пустому складу, острый и окончательный, как выстрел в тишине.
На мгновение все потемнело, и в глубине моего сознания раздался тихий голос Джуда.
— Три часа ночи – время для влюбленных и разбитых сердец, — его кадык подпрыгнул, когда он ухмыльнулся, а вены на шее выступили, словно мелкие корни деревьев, тянущиеся вверх. — К кому относишься ты?
Я проглотила еще одну ложку мороженого, просунув ее между губами.
— Ни к тому, ни к другому, — честно бормочу я, убирая ложку от губ. — Я никогда не была влюблена.
Мягко, так спокойно, что я едва замечаю, я чувствую, как шершавая кожа его ладоней скользит по внешней стороне моих бедер. Целеустремленные пальцы сгибаются вокруг задней части моих ног, чуть ниже края моих потертых шорт.
— Хочешь влюбиться? — шепчет он голосом, похожим на шелк и дым. Мягким, но тяжелым, как будто каждое слово – угроза.
Джуд дает первый взмах крыльев бабочки в нижней части моего живота, в такт с моим сердцем. Я чувствую, как крошечные коконы из шелка между моими ребрами начинают трансформироваться.