Когда мои пальцы обхватывают руку отца, я чувствую шероховатость его кожи – текстуру, образовавшуюся от многих лет трудных решений и тяжелого бремени. Его вина давит на комнату, душащая своим весом, и это невыносимо.
— Прости, Фи. Прости меня. Это моя вина. То, что Окли сделал с тобой на том складе, не твоя вина. Это моя вина. Это не имело к тебе никакого отношения. Я просто… Я…
— Папа, все в порядке, — прерываю я его, сжимая его руку. — Все в порядке.
Осознание этого ударяет меня как удар в живот. Он не знает. Не знает о той ночи на Хэллоуин. Не знает о том удушающем стыде, который с тех пор засел в моей груди, гноясь как открытая рана. Я делаю дрожащий выдох, плечи опускаются под тяжестью секретов, которыми я слишком боялась поделиться.
На мгновение мне кажется, что это небольшое облегчение. Если бы он знал всю правду, не думаю, что я смогла бы вынести его взгляд – взгляд, который из вины превратился бы в разбитое бессилие.
Достаточно того, что он винит себя за это. Но изнасилование? Этого я не могу ему рассказать. Это слишком больно, слишком уродливо, слишком переплетено со всеми частями меня, которые я пыталась похоронить.
Это шрам, который я скрывала даже от самой себя, маскируя его гневом и безрассудством.
— Я так люблю тебя, милая Фи.
— Я тоже люблю тебя, папа.
Когда я снова просыпаюсь, в комнате темно.
Окутанная слабым светом мониторов и приглушенным гудением оборудования, я медленно моргаю, привыкая к полумраку, и чувствую, как тело болезненно тяжелеет на тонком больничном матрасе.
Но потом я вижу его.
Джуд сидит на стуле у двери, локтями опираясь на колени, пальцы запутались в еще влажных волосах. Должно быть, он принял душ – вероятно, первый за несколько дней. Волосы спадают на лоб, темнея от влаги, и он выглядит одновременно изможденным и болезненно красивым.
Мое сердце сжимается при виде его, – этого мальчика, который должен был быть моим врагом, но каким-то образом стал единственным человеком, которого я не могу потерять.
— Одиночка.
Джуд поднимает голову, его глаза встречаются с моими. Он выглядит так, будто увидел привидение – его челюсть сжимается, и в его взгляде мелькают сильные эмоции. Облегчение. Отчаяние.
— Заучка, — выдыхает он.
Подсознательно он опускает ладонь на грудь и трет место прямо над сердцем, глядя на меня. Я ожидала сострадания, что он будет смотреть на меня, как на сломанную куклу, которую невозможно починить.
Но Джуд смотрит на меня так, как всегда.
Я не сломана. Я не Королева Бедствий. Я не его враг.
Я просто Фи. Просто заучка.
— Ты… — бормочу я, проводя языком по потрескавшейся нижней губе. — Обнимешь меня, пожалуйста?
Слова тихие, едва слышные, но в них заключен весь груз того, что я так долго пыталась скрыть.
Мне нужно, чтобы он был ближе.
Расстояние между нами кажется открытой раной, и я так устала от кровотечения.
Слезы начинают не сдерживаемо течь, и я им позволяю. В этом есть странное облегчение, как будто наконец-то прорвалась плотина. Я плачу не только из-за нынешней боли, но и из-за многих лет молчания, которые держали меня в плену, из-за лжи, которую я говорила себе, чтобы выжить.
Стены, которые я построила, броня, которую я носила – все это рушится в этот момент. Мне не нужно быть храброй сейчас. Не с Джудом.
Я не хочу быть сильной, недосягаемой или злой.
Я просто хочу, чтобы меня обняли и сказали, что, как бы то ни было, мои разбитые осколки все еще достойны любви.
Джуд хмурит брови, в его глазах появляется боль и нежность. Мне больно смотреть, как он приближается ко мне.
Он не спрашивает, уверена ли я. Он не колеблется. Он просто подходит.
Когда он приближается, я снова киваю, давая ему понять, что я в порядке, и это все, что ему нужно. Джуд перемещается, осторожно ложится рядом со мной, стараясь не задеть капельницы и провода, соединяющие меня с пищащими аппаратами. Углы моего рта поднимаются, когда я смотрю на его ноги, свисающие с края кровати, на его большое тело, которое с трудом помещается на ней.
Я чувствую тепло, исходящее от него через тонкую больничную рубашку, когда его рука скользит под мои плечи и притягивает меня ближе, пока моя голова не упирается в его грудь. Я слышу равномерное, прерывистое биение его сердца, и это самый утешительный звук в мире – доказательство того, что он здесь, живой и настоящий.
Его другая рука находит мою, его пальцы осторожно, дрожа, проникают в мои.
Плотина внутри меня не просто прорывается – она размывается, смывая стены, которые я строила кирпич за кирпичом. Я так долго пыталась быть недосягаемой, огнедышащим драконом, который никогда не бывает девушкой в беде. Но здесь, в тепле его объятий, я чувствую себя такой маленькой, такой хрупкой.